Книга Война и потусторонний мир - Дарья Раскина

не поднимаемся?

– Я пытаюсь… – отозвался Елисей, перекрикивая ветер. – Ничего не понимаю…

– Охти мне… – шепнула вдруг Вася и обхватила себя, будто занемогла. Она взглянула на Петра растерянно, хлопнула глазами, а потом ее худая одежонка плюхнулась на дно корзины. Пустая.

Петр бросился на пол, подхватывая рубашку.

– Где она? – Голос так сел – он не узнал его. – Что… это за колдовство?

Все замолчали, только Лиза вскрикнула, прижимая к груди платье.

– «Когда пересечет границу – будет свободна», – так сказала Анна Анчутовна, – задумчиво произнес Лонжерон. – Вот она и освободилась…

Нет, этого не могло быть. Картинки, что Петр увидел, были такими живыми! Он же идеально все придумал!

Лонжерон что-то буркнул. Петр не сразу разобрал.

– Что вы сказали? – переспросил он, не веря.

Лонжерон кинул на него твердый взгляд.

– Оно и к лучшему, – повторил он, показывая, что слов своих не стыдится.

У Петра перед глазами полыхнуло красным.

– Потрудитесь… объяснить, – сказал он, едва выдавливая слова сквозь зубы.

Лонжерон сложил руки на груди.

– Я-то думал, вы спасли ее, чтобы в самом деле дать свободу, а вы? Что, по-вашему, ждало бы ее в Лесном царстве? Вы же просто отдали бы ее кикиморам на забаву, сделали бы куклой при дворе, да еще и с живым теплом. «Камеристка лесной барышни»? Из одного рабства в другое…

– Я делал, как ей было бы лучше! – возмутился Петр.

– Конечно, вы же единственный, кто все об этом знает. И мужики без вас сопьются, и женщины пропадут. Вы и за сестру все решили – поставив свое удобство выше ее желаний.

Удара с этой стороны Петр не ожидал.

– Неправда! – ужаснулся он. – Я заботился о ней!

– Это вашей заботе она предпочла смерть на поле боя?

– Замолчите! – Петр не узнал свой голос, так страшно он закричал. – Замолчите!

– Мы падаем! – раздался голос Елисея, и они затихли. Елисей вытянулся еще прямее. – Мы падаем, господа.

Петр глянул вверх. Теперь стало очевидно, что за глухое шипение он слышал все это время. С правой стороны из пробитого шара с шумом вырывался горячий воздух.

Петр облизал губы – было солоно.

Рядом смачно выругались по-французски. Вслед за Лонжероном Петр кинулся к краю корзины, смотреть, как снизу к ним стремительно приближалась голая, исполосованная разломами и пропитанная ядовитыми испарениями белая почва. Лихие земли.

Глава 11

Попутчики

Александра кричала, а у нее из груди пробивались кривые куски железа. Нет, не просто куски – это были наконечники копий, и они раздирали ей плоть, прорываясь наружу. Вслед за копьями кожу проткнули верхушки шлемов, показались пропитанные ее кровью лица, закованные в кольчугу плечи, шипастые щиты – древние воины, словно из пучины, один за другим появлялись из ее горячего тела, из вспененных внутренностей, и топтали, давили ее в землю, жадно хрустя костями. Александра не могла ни двинуться, ни всхлипнуть. Голову раздробило, горло продавило чугунным сапогом, она предсмертно захрипела… и проснулась. Открыла глаза. Ощупала мундир, убеждаясь, что все цело, что она цела, что страшные воины лишь кошмар, и села.

– Вы проснулись? – сказали рядом. – Поднимайтесь.

Александра оглянулась. Она сидела в том же самом кресле в кабинете цесаревича, заботливо прикрытая ситцевым одеялом. Сам Константин, одетый по-походному, вышагивал от стола к конторе, от конторы к полкам, от полок к шкафу, и вынимал-вынимал книги. На полу лежал, раскрывая голодный рот, кожаный саквояж – туда-то и летели философы, экономисты, политики и ученые. Правда, скоро они взбунтовались, переваливаясь через край и заявляя, что путешествовать в подобном беспорядке им не пристало.

Константин опустился на одно колено, убеждая их потесниться.

– Ешьте, – сказал он, с усилием щелкая замками саквояжа, – у нас мало времени.

Да что ж они все пытаются накормить ее? Однако Александра и в самом деле была голодна. Она умылась в фарфоровой миске, а потом с благодарностью смела и тарелку гречневой каши, и клубничный конфитюр. И только запив это все крепким зеленым чаем, заметила, что рядом на столике лежат новые белоснежные перчатки.

– Благодарю, ваше высочество.

Константин взял со стола небольшую папку с голубым корешком, перевязал золотым шнуром с вензелем и спрятал под жилетом.

– Мы вот-вот отправляемся, готовьтесь.

– Отправляемся? – Александра не сразу вспомнила, что ей предстоит сделать.

– Моя свадьба, – объяснил Константин. – Отец решил, что кроме гвардейцев мне не помешает живая охрана. Он не сказал вам?

Вчерашний разговор с Кощеем подступил, словно тошнота, Александру замутило. О чем они говорили? Она помнила сальный шепот, помнила холодные лягушачьи руки, помнила, что он потребовал что-то сделать – но что? Мысли разбегались, будто жуки из-под разворошенных листьев. Императрица! Ей непременно нужно встретить императрицу, и непременно в этом мундире. А что дальше? Чем дольше Александра думала, тем теснее становился ворот. Пуговицы сдавили. А мгновением позже в груди, в месте раны, о которой она почти забыла, прокрутилось железное мельничное колесо. Оно выдавило вскрик и согнуло пополам.

– Вам плохо? – поспешно спросил Константин.

Его лицо показалось совсем близко, обеспокоенные глаза, серые с зеленым краем.

– Ягина… – выдавила Александра. – Нельзя ли… у Ягины Ивановны… мазь…

Константин вскочил и немедля вышел.

Александра повалилась на пол, задыхаясь. Становилось хуже. Будто в грудь ее, сделанную из мрамора, ударили молотком, и теперь разбитое место расходилось трещинами, грозя развалиться на куски. В голове потемнело, глаза перестали видеть, она плыла в плотной черной реке, то и дело зацепляясь плотью за камни. В ушах стояло надрывное стрекотание нетопыря, но откуда-то вдруг его перебил крик петуха, неуместный, иномирный, он пугал и притягивал, от него хотелось выпрыгнуть из кожи.

Бахнула дверь, отчеканили шаги. Александра едва слышала и смутно сознавала, как к ней приблизились, как над ней склонились. Едва пальцы коснулись мундира, она мгновенно опомнилась. Ухватилась за ворот.

– Я сам… – прохрипела она, хоть язык ощущался мертвым, – я сам.

– Да… да, конечно… – сказал Константин, отступая.

В руку Александре ткнулась плоская железная банка. Мазь внутри оказалась другой: более густой, темной и совсем не так пахла – не ладаном, а медом. Приоткрыв доломан и поддернув рубашку, Александра втерла щедрую горсть в больное место – и облегчение пришло в ту же минуту. Голова прояснилась, будто с молока сняли пенку.

– Мазь из личных запасов его величества, – объяснил Константин. – Должна помочь, а не просто снять боль. Отец сказал, чтобы вы взяли с собой остатки, в пути может понадобиться.

При упоминании Кощея Александра остановилась, сомневаясь, но мысли стали слишком четки, а дыхание чисто, чтобы отказываться, и она сунула баночку в