Книга Русалочка должна умереть - Соро Кет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ральф, если ты вдруг не понял, то я отстала. Рождество я буду праздновать уже дома, а до… Я сделаю над собой усилие и проживу без тебя. Так что сделай не строй из себя жертву! Не пинай грушу, не спрашивай, к кому я бью клинья. Как ты и сказал, я богата. И я не собираюсь под кого-то подстраиваться, или кого-то терпеть.
Какое-то время, он стоял молча. Затем кивнул.
– Я тебя услышал.
В тот вечер Ральф простудился.
Он никогда раньше не болел! По крайней мере, настолько серьезно. Когда я встала, тетя как раз пытала его вопросами, вроде: открыл ли он форточку, тренируясь и не ходил ли после душа босой.
Ральф не рычал. К моему удивлению, он лежал покорный и тихий, что было ему несвойственно. Как и розовый цвет лица и испарина на щетине… Я сбегала за градусником и решительно подвинула тетю бедром. Мужчины способны умирать при температуре 37.4, но они стонут при этом, жалуются, кричат… Ральф же страдал молча… и весь горел.
– Господи! У тебя температура сорок! – сказала я, беспомощно крутя градусник и не зная, что с этим делать. – Где ты умудрился?.. – я осеклась. Я повторяла за тетей.
– Это все за твои грехи, Ральф! – всхлипнула она.
Больной молчал и чтоб хоть что-нибудь сделать, тетя смочила водой полотенце и попыталась уложить его на лоб племянника.
– Прекрати это! – внезапно вскинулся тот. – Бесполезно! Вызови отца Крауса… Я должен… – Ральф не договорил
Тетя всхлипнула, прижав ладони к груди и воскликнула:
– О, боже! Он умирает!
Я разрыдалась, даже не пытаясь анализировать. Громко, испуганно и по-детски. Ральф просил вызвать к нему священника! Он хотел исповедаться.
– Хватит выть!.. – рявкнул Ральф и захрипел, выгнувшись в приступе сухого, лающего кашля. – Идиотки! Кто-то должен отслужить завтра мессу вместо меня.
Пока тетя звонила Краусу, я вызвала доктора и позвонила классной руководительнице фрау Кодлевски.
– Я не приду сегодня, – сказала я. – У нас эпидемия гриппа, все мои родственники больны.
– Что значит, все твои родственники больны? Позови кого-нибудь из взрослых.
– Не могу, – ответила я. – Если бы кто-то мог ходить и общаться, мне не пришлось бы отпрашиваться, чтобы ухаживать за ними.
И положила трубку, как сделала бы Лизель.
Духи самостоятельности аплодировали мне стоя.
Тетя слегла на следующий день. Идя в аптеку, я закупила на всякий случай побольше лекарств и сбегала в маркет за луком, картошкой и курицей, чтобы наварить супу.
Тетушка лежала с температурой 38.7, перебирая жемчуг, как четки. Ральф, заскучав по заботе, сам попросил положить ему на лоб полотенце. Я положила, он вышел из себя. Полотенце было чересчур мокрое. Назвав меня тупой блудной женщиной, святой отец ненадолго забылся тяжелым сном. Тетя бузила, требуя меня сидеть рядом и слушать, как и что у нее болит. Через три минуты я поняла, как тяжело приходится больничным сиделкам и пригрозила отправить ее в больницу.
Телефон мигал не переставая. Словно вывеска над борделем. Звонившие бесновались и требовали взрослых. Я начала уставать от своей ответственности. Джессика обычно «болела» лишь по утрам.
Тетя проснулась и вновь потребовала внимания, чаю, лекарства и леденцов от кашля.
– Это ужасно, – сказала тетушка, послушно хлебая суп. – У меня словно стекловата в горле… но я хочу шницель.
– Шницеля нет, выпей «Мединайта», – велела я, поскольку видела чудодейственный сиропчик в рекламе, которая обещала оздоровительный и сонный эффект.
– Мне уже лучше.
Я приставила ей градусник к уху и торжествующе показала цифры. Потом, загуглила их.
Гугл уверял, что при таких градусах не живут. Тетушка, – что живут и я специально дала ей градусник сразу же, после горячего супа.
– Но этот градусник мерит температуру в ухе, а не во рту! – буркнула я, уставшая и голодная.
Тетя громко заплакала, говоря, что я пытаюсь избавиться от нее.
Ральф тоже проснулся и нервно затребовал полотенце, хотя еще час назад просил не применять его, пока не умрет. Я и ему дала «Мединайт»
Больные уснули.
На этом все резко кончилось: дела, заботы, звонки. Дом был тих и пах супом, лекарствами и болезнью. Собрав тарелки и сунув их в посудомоечную машину, я наскоро перекусила сама. Вспомнив, что не опустила ролло, я подошла к окну и нажала кнопку. Прежде, чем железный «занавес» тронулся, я увидела Стеллу, стоявшую под окном.
– Прости, – прогундела Стелла, шмыгая носом. – Я знаю, как я сейчас противна… Ты не представляешь, сколько раз я сидела на твоем месте и презирала плачущих баб… А теперь, теперь я сама – плачущая баба! – она громко всхлипнула; всхрапнув, как раненая лошадь, она зажала ладонью рот.
Я поежилась, переступив с ноги на ногу. В гараже было довольно прохладно, но я не решилась запускать Стеллу в дом. И мне не хотелось врать ей, что в слезах нет ничего страшного. В слезах она казалась еще противнее, чем раньше.
– Ты, верно думаешь, что никогда не станешь старухой, правда? Что старость – это для кого-то еще?..
Она рассмеялась сквозь слезы и потрясла головой. Наверное, промерзла насквозь, пока бродила вокруг да около, пытаясь спрятаться за живой изгородью. Стелла не предназначена для слежки самой Природой. А потом еще пошел снег. Если бы я не бегала между спальнями, то заметила бы ее еще раньше.
Цепочки следов опоясывали лужайку и подъездную дорожку.
Я вышла из дома и яростно позвала ее. Синий фонарь над дверью очертил идеально-правильный синий круг на снегу, и Стелла приблизилась, вся залитая слезами и тушью. Встала на границе круга, между светом и тенью. Как вампир, который не может войти.
– Где Ральф?
– Он спит. Болен гриппом.
И Стелла разрыдалась так громко, что мне пришлось срочно прятать ее от соседей. В гараж. Вместо того, чтобы успокоиться, вытереть сопли и уйти прочь, Стелла достала из кармана фляжку и начала рассказ о себе.
– Какое же дерьмо эта жизнь. Ты юная, все еще впереди… Ты широко шагаешь, цветочки нюхаешь и вдруг: обоже! Ты просыпаешься пятидесятилетней и понимаешь, до чего бездарно просрала жизнь.
Я не ответила. В те же самые пятьдесят, Марита была хрупкой и тоненькой, словно девочка, а Лизель, судя по фото, еще сводила мужчин с ума. В том, что Стелла выглядит, как развалина, виноваты лишь сама Стелла и алкоголь.
– Тебе не пора домой? Где твоя машина?