Книга Образование Маленького Дерева - Форрест Картер

Я встал рано и стал ждать. Мы пришли на участок до восхода солнца, и я показал дедушке найденный арбуз. Он был большой, темно-зеленый. Мы с дедушкой сели на корточки у арбуза и стали его изучать. Прошлым вечером я уже изучил его тщательно, но теперь вместе с дедушкой проделал это снова. Проведя некоторое время за изучением, дедушка решил, что арбуз выглядит достаточно похожим на зрелый, чтобы провести проверку щелчком.

Вы должны действительно знать, что делаете, чтобы проверить арбуз щелчком и извлечь из этой проверки правильное заключение. Если вы щелкаете по арбузу, и звук похож на тыньк — арбуз совсем зеленый; если получается тэньк — он еще не поспел, но уже на подходе; если же получается таньк — зрелый арбуз найден. Два шанса к одному против вас; что верно, как говорил дедушка, и во всем остальном в жизни.

Дедушка щелкнул арбуз. Он щелкнул крепко. Он ничего не сказал, но я пристально наблюдал за его лицом, и он не покачал головой, что было хорошим признаком. Это не значило, что арбуз зрелый, но говорило о том, что дедушка не сбросил арбуз со счетов. Он щелкнул его еще раз.

Я сказал дедушке, что мне показалось, что звук получился очень похожим на таньк. Дедушка откинулся на пятки и посмотрел на арбуз еще немного. Я сделал то же самое.

Взошло солнце. На арбуз села, раскрывая и складывая крылья, бабочка. Я спросил дедушку, не было ли это хорошим знаком, потому что, как мне кажется, я когда-то слышал, что если на арбуз вспорхнет бабочка, это почти наверняка означает, что арбуз спелый. Дедушка сказал, что никогда не слышал о такой примете, но, может быть, оно и правда.

Он сказал, что, насколько он может судить, мы имеем пограничный случай. Он сказал, что звук выходит где-то между тэньк и таньк. Я сказал, что таким же он показался и мне, но при этом мне послышалось, что он здорово склоняется в сторону таньк. Дедушка сказал, что есть еще один способ, которым мы можем проверить арбуз. Он пошел и принес стебелек осоки.

Если доложить стебелек осоки поперек арбуза и он останется лежать, арбуз зеленый. Но если стебелек осоки поворачивается из поперечного положения в продольное, значит, ваш арбуз спелый. Дедушка положил стебелек осоки на наш арбуз. Стебелек пролежал минуту, потом повернулся самую малость — и остановился. Мы сидели, наблюдая за ним. Дальше он поворачиваться не хотел. Я сказал дедушке, что считаю, что стебелек слишком длинный, и это задает спелости внутри арбуза слишком много работы. Дедушка взял стебелек и укоротил его. Мы попробовали снова. На этот раз он повернулся больше и почти достиг продольного положения.

Дедушка готов был сдаться, но я не никак хотел. Я нагнулся, чтобы наблюдать стебелек повнимательней, и сказал дедушке, что он движется — медленно, но верно — в сторону продольного положения. Дедушка сказал, что это может быть оттого, что я на него дышу, так что это не считается, но он решил все равно не сбрасывать арбуз со счетов. Он сказал, что если мы дадим ему еще полежать до тех пор, как солнце окажется прямо над головой, примерно до обеденного времени, — тогда мы можем его сорвать.

Я внимательно следил за солнцем. Казалось, оно покачивалось в небе, сидя на кромке горной гряды, и твердо решило сделать утро как можно длиннее. Дедушка сказал, что солнце иногда ведет себя таким образом: как, например, когда мы пашем и думаем о том, чтобы поздно вечером пойти искупаться в ручье.

Дедушка сказал, что если мы чем-нибудь займемся и сделаем вид, что нам нет ни капли дела до солнца, как бы медленно оно ни двигалось, оно оставит свои проделки и возьмется за ум. Так мы и поступили.

Мы занялись подстриганием окры. Окра растет быстро, и ее нужно постоянно обрезать. Чем больше окры вы срежете со стебля, тем больше ее вырастет взамен.

Я двигался вдоль ряда перед дедушкой и срезал окру, которая росла на стебле низко. Дедушка следовал за мной и срезал высокую окру. Дедушка сказал, что он подозревает, что мы с ним первые в мире, кто придумал, как подстригать окру, не пригибаясь к земле и не сгибая стеблей. Все утро мы подрезали окру. Мы как раз добрались до конца ряда, когда появилась бабушка. Она улыбалась.

— Пора обедать, — сказала она.

Мы с дедушкой не выдержали и бросились бежать к арбузному участку. Я добежал первый, и поэтому сорвал арбуз я. Но поднять его я не мог. Дедушка отнес его к ручью и дал мне скатить его в воду — плюх! Он был такой тяжелый, что сразу утонул в холодной воде.

Солнце было уже низко, когда мы его достали. Дедушка лег на берег, погрузил руки глубоко в воду и вытащил его. Он отнес его — мы с бабушкой следовали за ним — в тень огромного вяза. Там мы уселись вокруг арбуза в круг, глядя, как холодная вода собирается бусинками на темно-зеленой шкуре. Это была настоящая церемония.

Дедушка вытащил длинный нож и поднял его. Он посмотрел на бабушку, потом на меня и засмеялся, увидев мой открытый рот и круглые глаза; потом он надрезал арбуз — и арбуз раскрывался перед ножом, что значило, что он спелый. Он был правда спелый. Когда его раскрыли, сок скатывался в водные шарики на красной мякоти.

Дедушка нарезал арбуз на ломтики. Они с бабушкой смеялись, потому что сок тек у меня изо рта и лился по рубашке. Я ел арбуз в первый раз.

Лето неторопливо текло своим чередом. Это было мое время года. Я родился летом, и поэтому, по традиции чероки, лето стало моим временем года. Так что мой день рождения был долгий: не день, а целое лето.

Согласно традиции, во время вашего времени года вам должны рассказывать о месте вашего рождения; о свершениях вашего отца; о любви вашей матери.

Бабушка сказала, что мне посчастливилось, и, вполне может быть, я один на сотню миллионов. Она сказала, что я родился от самой природы — от Мон-о-Ла, — и поэтому у меня есть все братья и сестры, о которых она пела в мою первую ночь в горах.

Бабушка сказала, что лишь немногие избранные получают такую полную любовь деревьев, птиц, вод, дождя и ветра. Она сказала, что пока я живу, я всегда могу вернуться к ним, как домой, когда другие дети найдут, что их родителей не стало, и им будет одиноко; но мне никогда не будет одиноко.

Мы сидели на задней веранде, в сумерках летних вечеров. Темнота ползла по ущельям, пока бабушка тихо говорила. Иногда она останавливалась и надолго смолкала, потом проводила по лицу руками и говорила еще немного.

Я сказал бабушке, что очень всем этим горд и не сходя с места могу сказать, что больше не боюсь темноты в ущельях.

Дедушка сказал, что у меня есть перед ним большое преимущество, потому что я родился особенным и все такое прочее. Он сказал, что желал бы быть избранным для такой участи. Дедушка сказал, что ему всегда мешало в жизни подозрение, что он боится темноты, а теперь он будет всегда на меня рассчитывать в том плане, чтобы я направлял его — в разных темных ситуациях. Что, сказал я ему, я буду делать.

Мне было уже шесть лет. Может быть, мой день рождения напомнил бабушке, что время идет. Она зажигала лампу почти каждый вечер и читала, и подгоняла меня в изучении словаря. Я дошел до Б, и оказалось, что одна страница вырвана. Бабушка сказала, что на этой странице нет ничего важного, и в следующий раз, когда мы с дедушкой пришли в поселок, он заплатил за словарь в библиотеке и купил его. Словарь обошелся в семьдесят пять центов.