Книга Московские истории - Нильс Хаген
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Добрый день.
– А у меня для вас кое-что есть.
– Отлично. Я как раз собирался перекусить. Не хотите составить компанию?
Макс покачал головой.
– Я поздно завтракал. Да и говорить об этом лучше без посторонних. Загляните ко мне, как пообедаете.
Это было самой безобразной версией «bon appétit», какую я только слышал в жизни. Обед я заглотнул за десять минут. И салат, и суп, и горячее – не разбирая вкуса. Да и жевал, если честно, чисто символически.
Когда я вошел в кабинет начальника отдела безопасности, Максим Антонович удивленно приподнял бровь.
– Лихо вы. А еще говорят, что на западе все по часам. Мол, если час на обеденный перерыв дали, значит, час и ни минуты меньше, иначе профсоюз на дыбы встанет.
Максим Антонович говорил с большим количеством не совсем ясных мне просторечных словечек, но уходить сейчас в лингвистические дебри не было никакого желания.
– Я учусь у русских, – вежливо улыбнулся я.
– Русские за десять минут обедают, только если они солдаты срочной службы: «Закончить прием пищи, встать, головные уборы надеть, выходи строиться!» А работникам московских офисов дай волю, так они не то что обедать два часа будут, вообще всю работу в кофе с перекурами превратят.
Он говорил легко и на совершенно отвлеченные темы. На какое-то мгновение мне показалось, что он надо мной просто издевается, а может, так оно и было. Так или иначе, я почувствовал острое желание стукнуть Макса чем-нибудь увесистым и железным по его доброжелательной физиономии. Лопата бы подошла идеально. Видимо, этот порыв отразился на моем лице, потому что Макс молниеносно посерьезнел и сказал совсем другим тоном:
– Ладно, вы ведь не за этим ко мне пришли, господин Хаген. Я выяснил то, что вы просили. Дело, как я и предполагал, с душком. Что касается вашего потенциального клиента, то, по моим данным, он «кидала».
Последнее слово я не понял, но Максим Антонович, не дожидаясь наводящего вопроса, пояснил:
– Обещает, берет и не возвращает, в связи с чем у него уже случались неприятности с другими банками. Так что ваш «кредитор», скорее всего, неплатежеспособен. Документального подтверждения у меня нет – не мой уровень, – так что в этом случае вам придется либо рискнуть, либо поверить мне на слово.
– А что со Светланой?
Макс посмотрел на меня так, будто, назвав ее по имени, я выдал военную тайну, поморщился и неспешно достал из ящика непрозрачную пластиковую папку.
– Вот полистайте.
* * *
Папку я открыл у себя в кабинете. С фотографии на первой странице на меня глядела женщина совершенно заурядной внешности с русыми волосами и серыми глазами с близоруким прищуром. Признаться, я не сразу узнал в ней Светлану. А когда узнал…
Если верить фотографии, в ней не было ничего кроме фальши. Налет загадочности и утонченность чертам лица придавала косметика. Над волосами долго трудился стилист, добавляя цвет и объем, а затем придавая всему этому великолепную естественность. И даже удивительно глубокие синие глаза, в которых так хотелось тонуть, оказались цветными линзами.
Я поспешно перевернул фотографию и принялся читать, надеясь информацией заглушить потрясение от увиденного, но с каждой прочитанной строчкой становилось только хуже.
Это был удар под дых. Словно мне пять лет и я только что узнал, будто Юлемандена[15]не существует. У меня на глазах таяла мечта. Чудесная сказка становилась большой и неприятной ложью.
Черт побери, да новосибирские бандиты, едва не оставившие меня без гроша[16], были детьми по сравнению с этой женщиной! От прочитанного захотелось выпить. Причем по-русски – сразу стакан и без закуски. Но рабочий день только-только перевалил за середину, и у меня еще была куча дел.
Зато теперь, благодаря Максиму Антоновичу, «великолепному Максу», я точно знал, что мне делать. Я достал пакет формата А4, положил в него папку, туда же запихнул прихваченную у Натальи фотографию – застывший момент семейного счастья – и вызвал курьера. Как говорил Дмитрий: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Я не способен принять решение за Валерия, но кто сказал, что я не могу дать ему выбор?
* * *
Минуло дней десять, а то и две недели. Никаких вестей от Валерия я не получил. Светлана тоже не беспокоила, из чего я сделал вывод, что проблема рассосалась сама собой. То ли Валерий совершил-таки наконец мужской поступок, то ли еще как, но все закончилось так, как и должно было, – ничем для меня и чем-то для них.
Сказать по чести, теперь все это меня мало волновало. Каждый день, уезжая на работу, я целовал Ариту в теплую щеку, прижимал к себе и думал: «Сегодня!»
Весь день я ждал звонка. Каждый час, каждую минуту. Каждую секунду. Я тысячу раз представил себе, как это будет. Я перебрал все слова в русском языке и в конце концов остановился вот на таких: «Ни, началось. Приезжай».
Я хорошо знаю Ариту, поэтому уверен – ничего лишнего она говорить не будет. Из клиники ее выписали через двенадцать дней после того, как я посетил закрытый клуб Светланы. С тех пор немало воды утекло, но частенько, особенно по вечерам, я ловил на себе странный взгляд Ариты. Она бросала его то поверх книжки, то с дивана, то за столом, наливая чай.
Взгляд этот был подобен жесту детской руки в темноте, когда ребенок, проснувшись от какого-то кошмара, проверяет – здесь ли мама, рядом ли она, сумеет ли защитить, помочь, если что-то случится? Я был рядом, конечно же, но у Ариты почему-то возникли на этот счет сомнения, и мне пришлось прикладывать массу усилий, чтобы она, что называется, «оттаяла» и тревожный взгляд-жест ушел в прошлое. Однако, как я ни старался, как ни пытался, что-то тревожило мою любимую, что-то стояло у нее за плечом и заставляло не верить мне до конца.
Я пару раз уже совсем было собирался вызвать ее на откровенный разговор, но в самый последний момент давал, что называется, задний ход – интуиция подсказывала, что делать этого не следует, а интуиции я научился доверять с того самого момента, когда спрыгнул с балкона двухэтажного дома под Новосибирском и побежал через заснеженное поле в одних носках.
Наверное, вот такое доверие этому иллюзорно-мистическому чувству есть прямое влияние России на мой мозг и сознание. Здесь интуиция – это нечто большее, чем просто «непосредственное постижение истины без логического анализа, основанное на воображении, эмпатии и предшествующем опыте». Если вы хотите жить в России и не быть чужаком, вам нужно научиться доверять интуиции.