Книга Наречия - Дэниэл Хэндлер

Хэнк тоже посмотрел на лошадей. На мгновение его взгляд задержался на птице, и та рухнула на забор, после чего упала на землю, мертвая и неуклюжая.

— Я дергал тебя за волосы. У тебя еще была ручка, такая красная с золотыми буквами вдоль одной стороны, если не ошибаюсь, название какой-то компании. Колпачок у нее был странной формы, словно край пирса. Если хочешь, я могу нарисовать его для тебя по памяти. У тебя была привычка ее жевать, после чего ты проводила ею по волосам, и тогда твои волосы накручивались на ручку, словно струи водопада.

— Скажи мне, — произнесла Эдди, — скажи мне, что ты не любил меня после этого и не преследовал меня по пятам, что ты попал сюда совершенно случайно.

— Нет, нет и еще раз нет, — заверил ее Хэнк. — Я просто смотрел на тебя и думал о той песне, в которой говорится, что дело не в улыбке и не в прическе, хотя, наверное, в них-то все и дело.

— Знаешь, мне как-то не по себе, — заметила Эдди. — Признайся честно, ты после школы выслеживал меня?

— Нет, боже упаси! — поспешил успокоить ее Хэнк. — Да и песня с тех пор мне разонравилась. Она ужасно дурацкая, эта песня, а потом я окончил школу и…

— И что?

— То, — ответил Хэнк, — что я узнал. Оказывается, есть и другие виды любви. Можно сказать, что моя жизнь была не подарок. Но я пришел сюда в парк вовсе не за тем, чтобы найти здесь тебя. Я сюда какое-то время не приходил, потому что меня здесь избили и даже пырнули ножом.

— О господи! — ахнула Эдди. — На вид ничего такого не скажешь. У тебя очень даже цветущий вид. Надеюсь, ты не умер?

Хэнк решил, что сказать правду еще не настал момент. Собственно, такого момента никогда не бывает, особенно если вы кого-то встретили и тотчас оглушили этого человека своим самым огромным секретом как раз тогда, когда человек этот пытается радоваться жизни. Вполне естественно, возникает желание спрятать худшие стороны своей натуры в тени, и при этом вы хотите, чтобы солнечный свет пролился на наши черты характера подобно струящимся золотистым волосам.

— Надеюсь, что нет, — ответил Хэнк. — Похоже, ты вернула меня к жизни.

И здесь мы снова устроим небольшой перерыв, потому что события, которые последовали, описать невозможно. А если возможно, то вкратце. Короче, Эдди поделилась с ним печеньем, но это не то описание, которое я имею в виду. Куда ближе к истине будет сказать, что у нас с женой был когда-то автомобиль. Тогда мы еще не были женаты и как раз перебрались на жительство в Нью-Йорк и ехали куда-то, чтобы снять недорогое жилье с недорогой мебелью. Почему-то мы с женой оба молчали, без каких-либо видимых причин, а мимо нас, то и дело подскакивая в окне, проносился пейзаж — плоский, ничем не примечательный, если не считать указателей, подсказывающих, где делать поворот. Мы ехали молча, молча, молча, молча, и лишь мотор урчал, пока мы приближались к недорогому дивану, который был нам по средствам, или же торшерам, и неожиданно моя жена нарушила молчание и что-то произнесла.

— Печенье, — промолвила она.

К чему она это сказала? Впрочем, какая разница. Зато весь оставшийся путь мы с ней хохотали, потому что фишка всей этой истории отнюдь не в печенье. Все дело в любви. Моя жена может съесть все печенье на свете, и это никоим образом не изменит моей любви. Даже если бы она и вправду съела все печенье, я бы подержал ей голову, пока ее будет рвать, потому что это тоже любовь, некая ее часть. Вот почему не важно, дала Эдди Хэнку печенье или нет. Печенье — не самое главное. Нет, главное — не печенье, и даже не пончик, одиноко томящийся под пластиковой крышкой, и не лошади на лугу, и не мед в медвежонке, и не вместительный мешок, который будет застегнут на молнию, когда наш день в парке подойдет к концу. Реален лишь смех, который наполняет собой автомобиль, когда вы катите куда-то через всю страну, направляясь в нужное вам место, и вместе с вами в вашей машине едет любовь. Так что дело не в самих вещах, а в том, как они происходят, и Эдди и Хэнк друг в друга влюбились. Вполне естественно, они пошли в ресторан, вполне естественно, они легли в постель, и под конец вечера им было уютно вместе. Эдди поднялась с кровати — она даже не стала при этом заворачиваться в простыню, — чтобы принести стакан воды. Ей хотелось пить, но куда главнее было ее тело, которого она ничуть не стеснялась. Эдди застыла в дверях ванной, и они вновь посмотрели друг на друга.

— У тебя красивое лицо, — заметила она. — А главное, Хэнк Хейрайд, даже не верится, что ты не торгуешь собственной задницей.

— Нет, не торгую, — сказал Хэнк. — Ты, наверное, имеешь в виду другого парня. Помнишь Кита, того самого, что участвовал в соревнованиях по плаванию? У него была еще такая красивая фамилия.

— У тебя тоже фамилия ничуть не хуже, — заметила Эдди и добавила: — Кстати, ты не голоден? Может, куда-нибудь сходим? Раз обед уже прошел, пусть это будет ранний ужин. Здесь недалеко за углом есть чудный китайский ресторанчик. Какой-то «Фонарик», только вот не помню точно какой. Я там не была с тех самых пор, когда мы с Джо поругались, вернее, даже подрались. Это была настоящая драка, но с тех пор все уже успело порядком подзабыться, так что, по-моему, можно туда сходить. Там подают чудные жареные пельмени.

— Меня устраивает, — ответил Хэнк. — Я бы не отказался от чего-то вкусного. Например, от цыпленка.

— Мы действительно учились с тобой в одной школе? — спросила Эдди. — Потому что я тебя что-то не припомню.

Хэнк уставился в потолок и запел:

Мы Сороки Монтеверди.

Мы сильнее всех на свете.

Мы всегда идем к победе.

Вам она совсем не светит.

Мы заклюем вас как горох,

Обрушим все преграды.

И вам не одолеть Сорок,

Вам не видать пощады!

Вскоре они уже пели дуэтом, Эдди завалила Хэнка на постель и улеглась на него сверху.

— Кошмарные слова, — сказала она его прикрытому простыней животу. — Особенно припев, где никому не видать пощады. Даже не верится, что такое можно петь, и все-таки мы это пели, причем с каким злорадством! Кстати, я была участницей группы поддержки.

Хэнк помнил Эдди в форменном свитере, какие раздавали участницам. Тогда ее губы были полны пения, а теперь они принадлежали ему, и это оказалось сродни чуду. Но самым главным чудом было то, что она его видела.

— Я помню, — ответил он.

— Тогда мы не задумывались о смерти, — негромко произнесла она. — Вернее, я не задумывалась, пока была замужем за Джо — пока мы с ним не расстались. А расстались мы с ним в китайском ресторане.

— Может, нам туда лучше не ходить? — спросил ее Хэнк.

Эдди приподняла простыню и отпустила. Простыня спланировала на его обнаженное тело, словно костюм привидения.

— Извини, — сказала она. — Просто с тобой я словно пытаюсь начать все сначала. Так уж получается, что при этом я то и дело выпускаю на волю призрак Джо. А ресторан хороший. Обещаю тебе, что не разревусь, когда мы туда придем.