Книга Наречия - Дэниэл Хэндлер

— Уговорила, — произнес Хэнк и подумал, что, кажется, настал момент рассказать ей всю правду о себе и про тот день в парке. Но почему-то ему не хотелось этого делать, что тоже вполне естественно. Боже, каким ударом будет для нее, признайся он честно, что сейчас о его существовании знает разве что мистер Миттенс. Так зачем? Зачем так поступать? И без того вокруг полно вещей, которые сродни привидениям, которые вроде бы есть и которых вроде бы нет. Я, например, был внутри одного здания за день до того, как оно обрушилось. Я перешел одну улицу всего за несколько часов до того, как там произошел несчастный случай. Я едва не женился на ней, и что теперь? Я бросил ее, и видите, что произошло. Я мог бы быть богатым, мертвым, женатым, счастливым, меня могла сбить машина, похоронить под собой огненная лава. Мне часто снится, что могло бы произойти со мной, если бы не произошло то, что произошло. Хэнк смотрел на Эдди и представлял себе, что произошло бы, узнай она, кто он такой на самом деле, что внутри, под кожей, у него не сердце и не кровь, а призрак того, кого, подобно птице, зарезали на газоне в парке. Эдди наверняка стала бы думать о нем хуже, узнай она, что он не тот, за кого себя выдает. Вместо этого он предложил пойти в кафе, однако Эдди уже спала, и на ее лице толстым слоем крема лежали сновидения. Хэнк отлетел в сторону, чтобы покопаться в ее личных вещах. Что вполне естественно. Вполне естественно также вовремя остановить себя, чтобы тот, в чьих личных вещах вы роетесь, не рассердился на вас, когда проснется. Но Хэнк не стал себя останавливать.

Дорогой Джо, — говорилось в письме.

Окно без тебя, негодяй, дребезжит на ветру. А все из-за деревьев, потому что они, мерзавец, качаются на ветру, отчего ветки и листья царапают по стеклу. Если так будет продолжаться и дальше, ты, последний подлец, а не муж, то постепенно от нашего дома вообще ничего не останется. Мне все про тебя известно, вся твоя подноготная, хотя от этого мало пользы. Скажи, что мне делать с твоими автомобильными номерами? И еще признавайся честно, где ты спрятал ключи, чтобы мы ненароком не захлопнули дверь этого шаткого домишки. Какая мне польза от того, что ты носишь брюки именно такого размера и предпочитаешь сыр с плесенью? Кто откроет утром дверь, кто достанет из пластикового пакета газету, если пойдет дождь? Мне никогда не вернуть тех мгновений, когда я пыталась угодить твоим родителям. Я сдвигаю твои любимые помидорчики на край тарелки, поганец ты этакий, но рядом нет никого с вилкой, кто готов их съесть. Я люблю тебя, мне тебя недостает, подлец, подлец, подлец, подлец, немедленно возвращайся и убери луковую шелуху, которую ты оставил после себя, и подрежь ветви, чтобы они не царапали по стеклу и я могла нормально выспаться.

Я тут познакомилась с одним парнем. По сравнению с тобой, Джо, он просто призрак, а не любовник. Он вряд ли будет со мной хорошо обходиться, мерзавец ты этакий, и он уже наврал мне с три короба. Послушать его, так мы с ним ходили в одну школу. Говорит, что его зовут Хэнк Хейрайд, но я сказала ему, что не помню парня с таким именем и проверю, не врет ли он. На самом деле мне нет нужды проверять, Джо. Потому что я знаю, что Хэнк Хейрайд умер, об этом писали в газете, ведь знаю же я, как делать коктейль, который ты любил, — для него нужен джин, бренди, лимон, сахар; все хорошенько смешать, добавить имбирного пива и украсить ломтиком огурца, если тот еще остался. Кстати, коктейль называется «Похмельный мерзавец», ты, мерзавец. Наверное, я придумала этого моего нового дружка, чтобы только не быть одной. Наверное, мне ужасно грустно и тоскливо без тебя. Живо возвращайся, засранец. Ты забрал с собой все ручки, кроме этой, оставил мне только печенье, но какая мне разница, если со мной нет моего Джо. Господи, надеюсь, я не отослала это письмо. Все, ложусь спать, потому что из-за тебя бессонница меня окончательно доконала.

Люблю и думаю о тебе.

Эдди.

Хэнк закрыл выдвижной ящик и расставил все по местам. Он прижался лбом к дребезжащему окну и принялся смотреть, как по улице, не замечая его, идут люди. Мокрый от дождя полицейский. Две девушки — не иначе как возвращаются откуда-то — тянут за собой чемоданы. Вон какой-то человек ищет газету, чтобы использовать ее вместо зонтика — а что ему еще остается, если на улице ливень.

— Печенье, — произнесла Эдди и открыла глаза. Она видела его перед собой, и какое-то мгновение они оба были счастливы. — Мне приснился сон, — сказала она, хотя здесь и без этого полно сверхъестественных вещей, — будто у меня другой бойфренд, который, если я правильно помню, любил снимать на видеокамеру. Мы с ним занимались любовью в лесу.

Что-то случается с вами, стоит вам умереть. Вам больше не интересно слушать чужие истории.

— Тогда тот другой парень потянулся к своему рюкзаку, и я подумала, что у него там оружие, а потом увидела, что на самом деле это печенье, точно такое же.

Она умолкла, видя, что он ее не слушает. Хэнк стоял в дверях, завернутый в простыню, и ужасно напоминал рассерженного фараона.

— И давно ты догадалась?

— Так ты, мерзавец, прочел письмо? — вздохнула Эдди и дотронулась кончиками пальцев до лица, словно проверяя, плачет она или нет. — Оно было в ящике! К тому же это секрет, по одной важной причине.

— И давно ты догадалась? — повторил Хэнк свой вопрос.

— Давно, потому что ты сам ничего мне не сказал, — ответила Эдди. — По-твоему, я не читаю газет, Хэнк Хейрайд?

— На твоей табуретке лежат пять газет, и все как одна до сих пор в пластиковой обертке.

— А ты, — парировала Эдди, — в парке держал в руках мою ручку. Вернее, ты держал не одну, а сразу несколько, но та была красная с золотыми буквами, и ты упомянул ее в придуманной истории. Как только ты посмел это сделать, когда я первым делом сказала тебе, что мне грустно и что у меня разбито сердце? Ты кинул меня, Хэнк. Я думала, что мы с тобой куда-нибудь пойдем, и все это время я знала, что мы пойдем с тобой куда-то еще, чтобы ответить на твой вопрос.

— Пожалуйста, не смотри на меня так, будто я загораживаю тебе свет, — сказал Хэнк. — Я знаю одно место, где подают классные коктейли. Я закажу для тебя коктейль, Эдди.

— При чем тут коктейль? — возразила она.

— При том, что его можно выпить, — сказал Хэнк. — Мы друг про друга кое-что узнали, так почему бы не сходить куда-нибудь?

— Ты не тот, за кого ты себя выдавал, — возразила Эдди. — История моей жизни совсем не та, что ты рассказал.

Она печально провела пальцами по стене, словно это было последнее, что осталось от дома.

— Там и кормят вкусно, — продолжал Хэнк. — Классная музыка, вкусная еда, коктейли.

— Нет, нет и еще раз нет! — воскликнула Эдди. — Идет дождь. По-моему, лучше будет посидеть в кафе, Хэнк. Оно здесь рядом, буквально за углом. Надевай ботинки, котик.

Она бросила взгляд на его ботинки и тотчас расплакалась. Хэнк по воздуху подплыл к ней. Он понял — наверное, то же самое она когда-то говорила своему мужу, то есть про ботинки. Но что еще он мог сделать, кроме как их надеть? Ее тонкая блузка лежала на стуле вместе с ключами, которые она бросила, и они вышли вместе под одним зонтиком, который Эдди купила накануне, чтобы не портить волосы в дождливое время года. Снаружи люди спешили по своим делам, а на углу громко и безутешно рыдал маленький мальчик. Как оно естественно, это горе, которое впервые дает о себе знать, когда вы еще совсем малы, и которое никогда не оставляет ваш дом, куда бы вы ни переехали, и все равно все вокруг пытаются заткнуть ребенку рот, чтобы тот прекратил реветь.