Книга Обменные курсы - Малькольм Брэдбери

– Я незнаком с ситуацией, – отвечает Петворт. – В моей речи не было политики.

– Так я ему и сказала, – говорит Катя Принцип. – Он ничего не понял. Ладно, думаю, пока вы здесь, вы многое узнаете. Мы делаем очень хорошие перемены.

– Очень плохие перемены, – возражает Танкич.

– О, простите, – говорит Принцип. – Вот, вы уже узнали, что в этом мире есть разные мнения. Ладно, я плохая, я слишком много говорю. Хотя знаете нашу пословицу? Чем больше разговоров, тем ближе узнаешь страну.

И они говорят и говорят; беседа порхает вокруг стола, бокалы наполняются вновь и вновь. Танкич снова встает и стучит по бокалу.

– Камърадыет, – начинает он.

– Он говорит, что видит: наш гость любит хороший шутк, – переводит Любиёва. – Он рад, потому что мы в Слаке тоже любим шутить. Он говорит, наш гость поедет в Глит, поэтому расскажет сейчас шутк про этот город, где все шутки про крестьян. Один человек видит по дороге в Глит крестьянина, который плачет над мертвым ослом. «Мне очень жаль, что твой осел сдох», – говорит прохожий. «Всё гораздо хуже, чем ты думаешь, – отвечает крестьянин. – Это был не обычный осел. Я учил его обходиться без еды и уже почти научил». Поэтому тост: за всех присутствующих, которые не учились жить без еды. И за прекрасных дам, на этот раз от всего сердца.

– И за политиков, которые добывают нам пропитание, – говорит Принцип, поднимая бокал. – Да вознаградятся когда-нибудь их усилия.

Входит официант и разливает по тарелкам густой красный суп.

– Надеюсь, вам понравится капусънюк, – говорит Вера.

– Суп из капуст, – переводит Любиёва.

– Мы зовем его пролетарским, – говорит Танкич.

– Потому что он красный, – замечает Принцип.

Официант разливает вино.

– Очень типичное, – объясняет Вера. – Мы зовем его пфин.

– Пишут, будто мы экспортируем лучшее вино, а себе оставляем худшее, – говорит Любиёва. – Сейчас вы увидите, что это не так.

– Нет, мы пьем лучшее, а народ пьет худшее, – вставляет Катя Принцип. – Так работает плановая экономика.

– Наши государственные виноградники, колхозные, очень хорошие, – говорит Танкич с противоположной стороны стола.

– Там раньше были монашества, – добавляет Вера.

– Монастыри, – поправляет Принцип.

– Ну, где живут религиозные, – говорит Вера.

– Если монах, всегда бутылка, – вставляет Танкич. – Теперь, прп социализме, не так.

– Нет, теперь если аппаратчик, всегда бутылка, – говорит Принцип.

– Надеюсь, бутылка – это не плохо? – спрашивает Танкич.

– Конечно, я сама люблю выпить, – отвечает Принцип. – Mais plus зa change, plus c'est la mкme chose[16].

В воздухе повисает некое напряжение; Петворт, зачерпывая суп, решает дипломатично разрядить обстановку.

– Так вы и по-французски говорите? – спрашивает он. – Сколько же языков вы знаете?

– О, милый! – Принцип, повернувшись к Петворту, ерошит ему волосы на затылке. – Когда я с вами, я говорю на всех языках.

– Наши писатели – очень хорошие переводчики, – говорит Танкич.

– О да, – подхватывает Принцип. – Как вы слышали в речи, у нас много писателей. Они трудятся для государства и для будущего, особенно, конечно, для государства. Для этого нужно много умений. Например: иногда я пишу, иногда вожу трамвай.

– Неужели? – восклицает Петворт. – Как удивительно!

– Здесь, если власти не нравится то, что вы пишете, вас отправляют водить трамвай. Но никогда, я заметила, наоборот.

– У нас очень хороший Союз писателей, – говорит Танкич.

– И заботливый, – добавляет Принцип. – Следит, чтобы вы не писали глупые или неправильные вещи. А если вы все-таки пишете, то они очень добрые: вы можете поехать на дачу на озере Катуруу. Туда приезжают все самые лучшие писатели, и спят с тобой, и объясняют, как писать правильные вещи. Ой, смотрите, профессор Рум снова что-то говорит. Что вы хотите сказать, профессор Рум?

– Эта писательница такая шалушка, – произносит Танкич без прежнего огонька в глазах.

– О, он говорит, что Максим Горький – зачинатель современной литературы, – переводит Принцип. – Большая ошибка, что он умер. Вы согласны?

Итак, в ресторане «Пропп», в исторической части Слаки, под замком епископа Влама, продолжается официальный завтрак. В атмосфере висит некое напряжение, Петворт чувствует его, пытается уловить превалирующий дискурс, поток интерлингвы, английский как второй язык для общественных случаев (АВЯОС). Вносят новое блюдо.

– Вы знаете руспи? – спрашивает Вера, указывая ножом.

– Не уверен, – говорит Петворт. – А что это?

– Руспи – это пловец, – отвечает Танкич.

– Рыба, – поправляет Принцип.

– С двумя карандашами в носу, – добавляет Любиёва.

– Карандашами? – переспрашивает Петворт.

– Да, да. – Принцип приставляет два пальца к носу на манер усов. – Как вы зовете такие карандаши на английском?

– Федер? – кричит профессор Рум. – Стило? Ручка?

– Нет, вы ничего не понимаете, товарищ Рум, – раздраженно говорит Принцип. – А наш гость еще говорит, что язык сближает. На самом деле это – как переспать. Кажется, что секс сближает, а на самом деле только показывает, какие мы одинокие.

– Секс – это совсем не одиноко, – возражает Вера.

– А вы пробовали наш секс в Слаке? – спрашивает Катя Принцип. – В Слаке секс – та же политика, только без одежды.

– Ну, это, наверное, везде, – говорит Петворт.

– А вы пробовали наше пиво? – спрашивает Вера. – Оно зовется олуу.

– Пока нет, – отвечает Петворт.

– Он пробовал всё остальное, – вставляет Любиёва.

– Профессор Рум говорит, в Англии идеи плохие, а пиво хорошее, – сообщает Катя Принцип. – У нас, разумеется, всё наоборот.

– Вы должны попробовать, – настаивает Вера.

– Конечно, – говорит Катя Принцип. – Надеюсь, мы теперь друзья, потом я поведу вас в хорошее место.

– У него очень насыщенная программа, – вмешивается Любиёва. – И он, наверное, очень устал.

– Думаю, не настолько насыщенная и не настолько устал, чтобы не выпить со мной пива, – говорит Катя Принцип. – Конечно, он должен пойти в кафе, где собираются наши самые интересные люди. Тогда, мой друг, вы узнаете наше пиво и наши мысли. Пиво часто в дефиците, зато мысли производятся без перебоя.

Снова входит официант, забирает тарелки из-под рыбы и вносит мясо в непонятном булькающем соусе.