Книга Обменные курсы - Малькольм Брэдбери

– Эксперт, – говорит Танкич, указывая на Петворта вилкой.

– А, эксперт. И что же вы экспертируете? – спрашивает Катя Принцип. – Я, увы, не знаю.

– Преподавание английского, – отвечает Петворт. – И всё.

– Правда? В таком случае вы должны показать свое умение на профессоре Руме, – говорит Катя Принцип. – Он ужасно говорит по-английски. За этот завтрак мы должны его подтянуть.

– Да, мой инглиш росо[15], я всё ошибаю, – кивает профессор Рум. Он засунул салфетку за воротник белой рубашки.

* * *

– Ничего, товарищ Рум, – говорит Катя Принцип. – Мы вас переведем. Если нам понравится, что вы сказали. Мой английский не такой маленький, не такой большой, как раз средний. Вы счастливый, мистер Петвит, что говорите на языке, который все понимают. Кроме профессора Рума.

– Не все, – замечает Петворт.

– Но подумайте о нас! – восклицает Катя Принцип. – Мы всего лишь маленькая страна на большой карте мира. И говорим всего лишь на глупом маленьком языке, которого никто не понимает. Даже мы.

– Доктор Петворт старается его выучить, – вмешивается Любиёва (она сидит напротив Веры). – Он хочет прочесть вашу книгу.

– Не тратьте сил, – говорит Принцип. – Моя книга такая хорошая, что ее можно понимать на любом языке. А сейчас мы делаем реформу, и то, что вы запомните на этой неделе, будет бесполезно на следующей.

– Теперь мы должны менять вывески, это очень плохо, – вставляет Вера.

– Нет, очень хорошо, – возражает Катя Принцип.

Официант в жилете перегибается Петворту через плечо и наполняет его бокал прозрачной жидкостью.

– Ротьвиттіі? – спрашивает тот.

– Теперь нельзя говорить «ротьвиттіі». Ротьвутту, – поправляет Вера.

– В любом случае это не ротьвутту, – вставляет Принцип. – Это лубудусс, делается из сливы.

– Думаю, кикрак, – говорит Любиёва. – Из груши.

– Нет, из сливы, – возражает Катя Принцип. – Я – писатель. Я всё знаю.

– Всё? – спрашивает Вера.

– Да, всё, – отвечает Принцип. – Например: я не бывала прежде на официальных приемах, но знаю, товарищ Танкич сейчас встанет и расскажет о наших огромных культурных достеженнях. А потом вы, товарищ Петвит, расскажете в ответ о ваших надоях.

– О моих надоях? – изумляется Петворт.

– Конечно, они нас очень сильно волнуют, – говорит Принцип. – Зачем, по-вашему, мы добирались так далеко, по Слаке, под дождем?

Пророчество сбывается: Танкич уже встал, стучит ножом по бокалу и начинает говорить, быстро, с жаром.

– Товарищи, – переводит Любиёва, когда он делает паузу, – мне приятно представлять здесь нашего министра культуры, который сожалеет, что он сейчас в другом месте и не может приветствовать нашего превосходного гостя, товарища Петвурта.

– Наш министр культуры, – шепчет Принцип в ухо Петворту, – солдафон, который прочел одну книгу. Лучше чем предыдущий: солдафон, который не прочел ни одной книги.

– Говорит, мы гордимся приветствовать вас в нашей стране, которая делает большие достижения, как экономические, так и культурные. С феодальных и буржуазных времен мы совершили большой прыжок вперед.

– А кто не совершил? – шепчет Принцип.

– Наш народ поддерживает развернутые повсюду программы ускорения, – говорит Любиёва. – Продукция агропромышленного комплекса выросла за время социализма в тридцать раз. Жилплощадь на душу населения составила десять квадратных метров.

– И мы больше не сидим друг у друга на голове, – шепчет Принцип.

– Наша Академия искусств и наук делает замечательные науки, которые представляет тут профессор Рум. Наш Союз писателей насчитывает более тысячи членов, которых представляет тут товарищ Принцип.

– К вашим услугам, – шепчет Принцип.

– Товарищ Петвурт, в своей поездке вы увидите многие великие достижения, – переводит Любиёва. – Мы надеемся, что они вам понравятся и вы расскажете о них в своей стране. Вы увидите многие красоты нашего наследия, но я хочу сказать тост за самые лучшие. Добро пожаловать, и выпьем за наше главное сокровище: за прекрасных дам.

Танкич садится, улыбаясь Петворту.

– Хорошая речь, очень плохой тост, – замечает Катя Принцип. – Это за меня, значит, я не могу пить.

– Товарищ Петворт, ваша очередь, – говорит Вера.

– Пожалуйста, расскажите о ваших надоях, – напоминает Принцип.

– Кто, я? – недоумевает Петворт, но его с обеих сторон выталкивают вверх; он обнаруживает, что стоит и обводит глазами собравшихся.

– Друзья, – говорит он.

– Товарищи, – поправляет Принцип.

– Товарищи, – говорит Петворт. Комната слегка вращается, и слова, его хлеб, почему-то не идут с языка. Однако, поскольку слова – его хлеб, он решает сказать слово (из тех, что сейчас почему-то не идут с языка) о социолингвистике, и конкретно о различии в речевых практиках у разных народов: немцы вдохновенно говорят о Канте и Бетховене, американцы – грубовато о просторах и далях, норвежцы – поэтично о горах и рыбе, русские – с гордостью о промышленности и спорте, а британцы – только о погоде и только ворчливо. На ум приходит иллюстрация, не самая удачная, как осознает Петворт минуту спустя, рассказывая анекдот о том, что женщины разных народов вроде бы говорят после соития. Француженка: «Что, уже всё? Так быстро?» Скандинавка: «Моя тоска почти рассеялась». Американка: «Классно! Как, ты сказал, тебя зовут?» Русская: «Ты внес большой вклад». Немка: «Ладно, теперь пошли поедим». Англичанка: «Ну что, милый, тебе получше?» Пример и впрямь не самый удачный; Любиёва, которая лихорадочно записывает, чтобы потом перевести, останавливается и укоризненно смотрит на Петворта поверх очков.

– Это шутк? – спрашивает Танкич.

Вероятно, самое время вывести мораль, поднять бокал, сказать тост, а за что предлагать тост, как не за язык?

– За язык, – говорит Петворт. – За слова, которые объединяют нас и сближают.

– Не очень хорошая речь, – говорит Катя Принцип, сжимая Петвортуруку, когда тот садится. – Я по-прежнему ничего не знаю про ваши надои. Но тост мне понравился. Я могу его выпить.

– Товарищ Петвурт, – укоряет Любиёва, перегнувшись через стол. – Вы не дали мне времени вас перевести. И вы сделали шутк, а это очень трудно.

– Можно не переводить, – говорит Катя Принцип. – Все примерно поняли, кроме профессора Рума, а я думаю, он слышал речи раньше. О, смотрите, профессор Рум хочет вам что-то сказать. Что вы хотите сказать, профессор Рум?

– О, эта дама – шалушка, – ухмыляется через стол Танкич.

– Он спрашивает про политику в вашей речи, – объясняет Катя Принцип. – Он хочет знать, в нашей лингвистической революции вы поддерживаете силы стабильности или реформу.