Книга Вдова военного преступника - Элли Мидвуд

Генрих, по-прежнему передвигаясь на четвереньках, пододвинул вплотную к баррикаде ящик с амуницией и забрал винтовку у меня из рук. Я глянула на ящик.

— Это последний? — Уступая Генриху его позицию, я осторожно отползла за его спину, ближе к стене.

— Да, — глухо отозвался он, не оборачиваясь. Я прислонилась спиной к стене и машинально попыталась смахнуть цементную пыль с подола платья. Мой малыш, явно недовольный всем моим ползаньем и крайне неудобной позицией, в которой ему пришлось провести несколько последних часов, весьма чувствительно меня пнул, одним этим жестом выражая всё своё недовольство ситуацией.

— Да ты-то хоть не начинай, — устало пробурчала я, потирая сторону живота, по которому мне от него досталось, и подобрала с пола вторую винтовку, чтобы зарядить её для Генриха.

— Эй, Фрицы! — прозвучал сильный русский акцент с главной лестницы, пока ещё удерживаемой нашими офицерами. — Если не выходить руки вверх, мы бросай граната!

— Воины Великого германского рейха не сдаются! — с завидной в нашей безнадёжной ситуации надменной гордостью прокричал в ответ командир небольшой группы, отвечавшей за главную лестницу.

Генрих, отстреляв все патроны в своей винтовке, протянул руку за заряженной, одновременно передавая мне пустую для перезарядки. Мои пальцы были все перемазаны чёрным от пороха и патронной смазки, — вот сколько раз я уже проделывала сегодня эту операцию. Оглушительный взрыв потряс всё здание, посылая облако побелки и цемента из главного прохода к нам в коридор. Офицеры, замершие по стенам с головами, зажатыми между колен, немедленно опомнились и тут же открыли ответный огонь по врагу, невидимому в огненном сумраке.

— Аннализа, иди-ка ты внутрь кабинета и запри дверь, — предложил Генрих с несвойственным ему беспокойством в голосе.

— Я тебя здесь одного не оставлю.

— Я боюсь, как бы тебя не задело каким-нибудь осколком, — продолжал настаивать он.

Я подавила невольную усмешку. Я уже давно была уверена, что доживаю последние часы своей жизни, так что «какой-нибудь» осколок был сейчас наименьшей из моих проблем.

— Нет уж. Умирать, так вместе.

— Перестань такое говорить! Ничего с нами не случится.

Я быстро глянула на тела погибших офицеров, аккуратно уложенных у стены. «Вот и они наверняка тоже так думали», — хотела было ответить я, но решила его не расстраивать. Интересно всё-таки, как человеческий мозг начинает работать в таких ситуациях: в какой-то момент он просто перестаёт реагировать на то, что в нормальных условиях привело бы его в полнейший ужас, и сводит все инстинкты к одному-единственному — инстинкту самосохранения. И вот мы ползаем по полу в чьей-то крови, ложимся рядом с трупами и продолжаем какие-то бессмысленные и чисто автоматические действия в тщетной надежде продлить собственное существование хотя бы на несколько жалких минут. Выстрел, передёрнутый затвор, следующий выстрел, перезарядка, выстрел, смена винтовки, выстрел, пригнутая вовремя голова, выстрел… Пока не останется больше патронов или самих нас.

Гранатомёт, установленный русскими на улице, выбил стёкла в одном из кабинетов в дальнем конце коридора. Похоже, русские не подозревали, что там давно уже никого не осталось. Они скорее всего считали, что в бывшей ставке гестапо засела целая армия, и были явно настроены сровнять всё здание с землёй вместе с оборонявшими его солдатами. Осколок второй гранаты, что русские обещали бросить всего парой минут раньше, разорвала одному из офицеров грудь, отбросив его изувеченное тело назад, как тряпичную куклу. Я быстро отвернулась от ужасающего вида и попыталась вспомнить хотя бы одну молитву, но все слова вдруг перепутались, оставив ясной всего одну мысль: мы все здесь погибнем.

— Фрицы! — русские снова прекратили огонь, предоставляя нам ещё один шанс сдаться. — Сдавайся и мы дать вам жить! Выходи руки вверх! Сейчас!

— Никогда! Heil Hitler! — командир, отвечающий за главную лестницу, похоже совсем потерял рассудок, потому как он схватил три противотанковые гранаты, перепрыгнул через импровизированную баррикаду и бросился вниз навстречу врагу. Менее чем через секунду последовали выстрелы, затем оглушающий взрыв, а после — леденящая кровь тишина и ничего более. Похоже, что командир всё же погиб не напрасно и прихватил-таки нескольких русских с собой.

Рядом со мной Генрих тоже приподнялся на коленях и вытянул шею, оценивая ситуацию у главной лестницы, как вдруг одиночный выстрел пронзил воздух совсем рядом. Я взвизгнула и тут же закрыла рот дрожащей рукой, в ужасе глядя, как мой муж в удивлении тронул китель чуть ниже левого плеча, быстро пропитывающийся кровью.

— Генрих!

— Всё хорошо, не волнуйся, просто выглядит страшно, — попытался было успокоить меня он, но его быстро теряющее цвет лицо явно свидетельствовало об обратном.

— Ложись, ложись вот сюда, — я помогла ему опуститься на пол, подальше от линии огня и снайпера, укрывшегося где-то на лестничной клетке внизу. — Зажми рану рукой как можно крепче, а я пойду принесу аптечку.

Одна только мысль о том, что мой муж умрёт у меня на руках, оставив меня на растерзание этой дикой орде внизу, ввергла меня в настоящую панику, но всего на секунду. Я заставила себя глубоко вдохнуть и собраться с мыслями, настрого запретив себе позволить панике взять верх. Генриху нужна была моя помощь, да и о ребёнке надо было думать. Нет, зажиматься в угол и рыдать, молясь, чтобы всё это оказалось всего лишь ночным кошмаром, никак нельзя было. Пока сама жива, надо бороться до конца.

Я подползла на четвереньках к баррикаде, подобрала одну из ручных гранат, сложенных Генрихом на полу, и со всей ненавистью, что я испытывала в ту секунду, выдернула чеку и зашвырнула гранату вниз по лестнице. Это должно было их остановить хотя бы на какое-то время от штурма, когда они наверняка решили, что убили последнего из защищавших выход. Пытаясь не смотреть на рану мужа, чтобы снова не поддаться панике, я проползла в ближайший к нам кабинет, где я в последний раз видела медицинскую аптечку; вздохнула с облегчением, найдя её среди ящиков, где раньше хранились винтовки, и таким же образом проползла обратно в коридор, толкая аптечку перед собой.

Не глядя, я выстрелила несколько раз в сторону лестницы, чтобы хоть на какое-то время отпугнуть русских, и тут же повернулась к своему истекающему кровью мужу. Он был едва в сознании и дышал теперь с заметным трудом. «Совсем плохо дело», — нахмурилась я, вспоминая курсы оказания первой помощи для SS-Helferinnen. Я поджала губы и расстегнула китель Генриха слегка дрожащими пальцами, а затем и рубашку, к этому времени насквозь пропитанную кровью.

«Боже, прошу тебя, не дай ему умереть, не дай ему умереть», — продолжала мысленно твердить я, вытирая кровь вокруг раны ватным тампоном, пропитанным спиртом. Хорошо хоть, что пуля чудом не задела никаких жизненно важных артерий, иначе бы он уже был мёртв; но судя по тому, с каким трудом он дышал, скорее всего было задето лёгкое, и если моя догадка была верна, то без помощи квалифицированного врача он долго не протянет. Я с трудом сглотнула и сделала всё, что могла в этой ситуации — наложила компресс и туго забинтовала рану, чтобы хотя бы остановить кровотечение. Ну и где мне достать этого самого врача?! Я каким-то нечеловеческим усилием заставила себя не разрыдаться от собственной беспомощности, и начала продумывать возможные варианты.