Книга Утраченная реликвия - Сергей Сухинов

Только мужество солдат спасало армию от полного разгрома. К счастью, быстро появились и новые военные лидеры, и среди них – генерал армии Георгий Жуков. Именно ему и поручил Сталин организовать оборону Москвы.

Но враг был уже на пороге столицы… Германское командование отдало приказ о начале операции «Тайфун», целью которой были захват Москвы и полное уничтожение Красной Армии.

Серафим Соровский в то время служил в 16-ой армии, которой командовал генерал Константин Рокоссовский. Так случилось, что давняя любовь бывшего священнослужителя к лошадям пригодилась и на фронте. Во время войны лошади были главными помощниками солдат. Кони тащили тяжелые пушки, перевозили солдат, боеприпасы, обмундирование, провиант… К тому же, в 16-ой армии были и кавалерийские дивизии. Умело используя свою маневренность, они стремительно налетали в разгар боя с флангов на позиции врага, отвлекая на себя значительные силы, давая тем самым возможность прорыва для тяжелой техники. Кавалерия была также незаменима для рейдов по вражеским тылам. Поэтому немцы боялись ее не меньше русских танков!

Но за лошадями нужен был уход, поэтому почти в каждом полку были подразделения, в которые входили конюхи и ветеринары. Серафим уже на фронте закончил ветеринарные курсы, и вскоре стал незаменимым специалистом своего дела. Нигде кроме как в 16-ой армии не было такой благополучной дивизии, где почти отсутствовали проблемы с лошадьми. Несмотря на скудное, поистине фронтовое питание, лошади были гладкими, сытыми, сильными, а главное – здоровыми!

Вскоре по Западному фронту поползли слухи, что чудеса в дивизии, которой командовал молодой полковник Лисицын, творит ветеринар по имени Серафим. Мол, стоит ему только поговорить с лошадью, погладить ее, расчесать щеткой бока, как хворь у животного проходила быстрее, чем от любых лекарств!

Поздней осенью 1941 года начались бои на далеких подступах к столице. Поначалу дела у Красной Армии пошли совсем плохо. Немцы превосходили защитников столицы в численности войск и боевой технике. Несмотря на все мужество солдат и офицеров, Красная Армия несла огромные потери и вынуждена была отступать по всем направлениям.

Главные удары гитлеровцы наносили по Волоколамскому направлению. В середине ноября против 16-ой армии генерала-лейтенанта Рокоссовского Гитлер бросил 4-ю танковую группу, в которую входили более 400 танков. Ей противостояли дивизии И.Панфилова и Л.Доватора. В эти тревожные дни советские солдаты совершали подвиги буквально ежечасно. Навеки обессмертили свои имена 28 героев-панфиловцев, которые ценою собственных жизней за четыре часа неравного боя сумели уничтожить 18 танков и десятки фашистов.

И все же силы были слишком неравными. 27 ноября немцы взяли город Истру. До Москвы оставалось меньше 40 километров! В мощные бинокли гитлеровские офицеры уже могли разглядеть купола московских храмов и звезды на башнях Кремля.

Порой казалось, что сильно поредевшие советские полки и дивизии могло спасти только чудо! И как ни удивительно, такие чудеса стали случаться.

Пожалуй, самой удачливой стала дивизия полковника Лисицына, где служил сержант Серафим Соровский. Не раз и не два она попадала в окружение, но всегда ухитрялась выйти из казалось бы совершенно безвыходного положения. За необычайную удачливость на фронте эту дивизию даже прозвали «Счастливой». Генерал Рокоссовский знал о подвигах лисицынской дивизии, и за удачное проведение боевой операции ее командир был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Когда Лисицын прибыл в ставку 16-й армии, генерал вышел из своей землянки, чтобы лично приветствовать лихого командира. Однако полковник Лисицын почему-то очень смутился, когда Рокоссовский крепко пожал ему руку, а потом по-дружески обнял.

– Ты чего покраснел, словно красна девица? – с улыбкой спросил Рокоссовский, разглядывая молодого полковника. – Учти – я вовсе не каждого своего командира так встречаю! Одного вот недавно отдал под трибунал. Его батальон попал в окружение, и почти весь погиб. А командир бежал, словно заяц… С таких как ты всем надо брать пример! Из каких только передряг не выходил – сам удивляюсь, как тебе это удавалось…

Полковник Лисицын шумно вздохнул. Ему было очень приятно слышать такие лестные слова от самого Рокоссовского! Но Лисицын был воспитан в советской школе честным и совестливым человеком, и потому просто не мог сейчас промолчать.

– Так-то оно так, товарищ генерал… Но все же не совсем так!

Брови Рокоссовского удивленно изогнулись:

– Не понимаю! Объясни.

Собравшись с духом, Лисицын продолжил:

– Рад бы приписать успехи дивизии только моей личной прозорливости и удачливости… Поначалу я так, кстати, и думал. Но потом вижу – не причем я здесь. Ну, или почти не причем…

Рокоссовский нахмурился:

– А кто же причем? Ангелы небесные, что ли?

– Почти. Понимаете, товарищ генерал, служит у меня в дивизии один не совсем обычный ветеринар…

Рокоссовский усмехнулся.

– А-а… Что-то такое я слышал. Кажется, это бывший поп, что снял рясу и пошел добровольцем в Красную Армию?

– Он самый, – кивнул Лисицин. Молодой полковник чувствовал себя крайне глупо, но все же рискнул продолжить свой рассказ:

– Так вот этот бывший священник (он и монах еще к тому же) носит в своем вещмешке… икону… И, говорят, не простую, а как бы чудотворную, что ли, – смущаясь еще более, с трудом выговорил полковник. – Говорят еще, что это икона Богородицы, хотя я и не проверял, понятное дело.

Рокоссовский задумался. Вот ведь положение: он – генерал, верный сын коммунистической партии, узнаёт о какой-то поповщине в вверенной ему армии. Страшно представить, что будет, если информация дойдет до Ставки… Но, с другой стороны среди солдат немало и верующих. А этот бывший отец Серафим… Может солдатам, действительно, с ним легче. Ладно, пусть будет в одной из его дивизий и поп! Лишь бы фрицев прогнать.

– И что же, бывший батюшка в перерывах между боями ведет религиозную пропаганду? Исповедует в окопах солдат? – спросил Рокоссовский, хмурясь скорее для виду, чем от раздражения.

– Нет, нет! Он, наверное, тайком-то молится все время. Кто ж его проверит. Ну и бывает где-то уединяется со своей иконой, тоже что-то там шепчет, но один. Бывает и на передовую выходит, хотя ему как ветеринару там особо делать нечего. Говорят, сколько раз немцы по нему стреляли – и пулеметчики, и минометчики – и хоть бы что! Ни одной раны, ни даже легкой царапины… Ну словно этот Серафим заговоренный! Я, само собой, строго пресекал эту вольность, сажал Серафима под арест. Но…

– Но потом жалел об этом? – спросил Рокоссовский, глядя комдиву прямо в глаза.

– Да! – смело сказал Лисицын. – Потому что без этих его шептаний или молитв моей дивизии приходилось совсем туго. Всегда мы несли самые большие потери! Так что в конце-концов я решил взять на себя ответственность, и разрешил Серафиму… Ну, вы понимаете.

Рокоссовский отвел взгляд, что-то обдумывая.