Книга Весь этот рок-н-ролл - Михаил Липскеров

И мы все сказали «Амен»…

А потом продали цинковый гроб русской армии и еще десять просто так подарили. Бесплатно! Вдруг пригодится. Чтобы знали, что народу нашему для русских братьев ничего не жалко.

Так теперь скажи мне, брат, какой у меня отчество должен быть? Нет у меня отчества. И ты, брат, если ты не баран, извини, если ты не козел, не будешь, как говорят у вас, русских, тихти-пихти мой мозг и будешь звать меня просто Джемми. Так меня все зовут. И семья, и друзья, и весь замудонск-мартановский «Спартак». И, думаю, так меня будет звать и испанский «Барселона», когда я верну свои яйца.

Как «какой пол»? Ты что, не видишь, мужчина я… Ты знаешь, какой у меня яйца?! Меня в Барсело… Ты прав, брат… Какой мужчина без яиц?.. Без них даже корень – не корень, а корешок. Гордости в нем нет. Чтобы встал! Гордо! Как кавказский народ! Чтобы головка голову перевешивала! Нет этого, нет… Ох нет… Слушай, брат, отпусти меня. Девочка этот найти, замуж отдать за брат мой Берри, потом этот трехногий собак Михаил Федорович найти, чтобы яйца мои вернуть. Чтобы барселонский тренер на них посмотрел и сказал: «Джемми – футболист с яйцами. Нам теперь никакой штрафной не страшен». И застрахуют мои яйца на десять миллионов долларов. Или евро. Или долларов. Слушай, брат, ты не знаешь, как сейчас индекс Доу-Джонса стоит? Ну ладно, это я так спросил… Если меня вдруг при встрече Бекхэм спросит.

Ну что тебе еще от меня надо? Ставь печать-шмечать и отпускай… Что ты поставил? Какой шмечать?! Я тебя печать-шмечать просил, а не шмечать. Как птичка накакал! А… это, действительно, птичка накакал… Слушай, лейтенант третьего ранга, почему у тебя в кабинете птичка летает? На регистрацию срет? Вот… Мне на голову срет. Как я с обосранной головой на поезд «Замудонск-Красногвардейский – Замудонск-Тверской» сяду? С такой головой не девочка, а сортир искать надо. Баню пойдем? Слушай, брат, ты сам понимаешь, что говоришь… Какой баня без яиц? Все люди как люди, с яйцами, один я – без яиц. Нескромно! Нет, ты определенно без головы. Ну и что, что женщины тоже без яиц? А об волосы ты подумал? Не на голове, брат баран, на спине и на жопе? Нет женщин с волосы на спине и на жопе! Это все равно что мужчина без яиц! Ладно, веди в баню для женщин. Только извини, брат, извини, баран, извини, лейтенант, извини, Джилиам, извини, Клинтон, у тебя для смелости, у тебя для храбрости водка немножко есть? А то, сам понимаешь, как я к голым женщины войду, а у меня этот самый корень мой висит, как Муссолини. Им это обидно. Вот спасибо, брат. Один рюмка мало. Один рюмка – одна женщина. Сколько у тебя в бане женщина помещается. Шестнадцать? Шестнадцать рюмок надо. Для храбрости. Нет у тебя шестнадцати рюмок? А сколько есть? Один бутылка? А почему не полный? Ах да, я сам рюмка выпил. Давай, брат, со мной выпей. А то один я что, русский, что ли?.. Как один пей? А разговор с кем разговаривать, а уважай кого будешь, а резать кого, в случае не уважай?.. Понял, брат-баран? Умница… Я понимаю, что на службе нельзя… Так давай со служба уйдем. Какой-нибудь кафе-чайхана по пути в баня есть? Пойдем посидим, выпьем, поговорим перед баней. А то женщины, а у меня висит, как коровий хвост. Даже хуже, чем коровий хвост: ни жопу прикрыть, ни слепней отогнать. Деньги есть, не волнуйся. И птичку с собой не возьмем, чтобы не жрал, чтобы не было, чем на голову людям срать. Слушай, это не птичка! Это же тот трехногий собака, который мне яйца отгрыз. А теперь и на голову насрал… Слушай, лейтенант третьего ранга, объясни мне, простому футболисту кавказской национальности, почему у вас в России трехногие собаки летают? Почему у вас в России летающие трехногие собаки срут на голову футболистам кавказской национальности? Почему у вас в России летающие трехногие собаки так ненавидят футболистов кавказской национальности? Слушай, а где у тебя тут бутылка водка был? Выпил с птичкой? То-то я закусить хочу. Пойдем чайхана. Пускай обосранный голова. Этим трехногим псом. И его возьмем. Обязательно возьмем! Пусть сидит рядом. Пусть ему стыдно будет! Сначала яйца отгрызть, а потом на голову насрать. Пусть сидит рядом и страдает…

...

После того как солдаты взяли аул Чермез-Мартан, они собрали своих убитых и захоронили на местном кладбище среди чужих могил, и между каменными столбиками появились первые кресты, а раненых, у которых была надежда выжить, отвезли на арбе в лазарет к врачу Стану Гетцу, а там как Господь рассудит. Убитых горцев сложили в груду около мечети, обложили сухим коровьим навозом, посыпали порохом и подожгли. Но кое-кто из них был живой и от тепла начал кричать. Поэтому поручик Косби с двумя солдатами седьмого года службы стали стрелять в пламя костра, и крики один за другим стихли. А потом солдаты сели у костров, выпили положенную чарку и стали есть гречневую кашу с жесткой кониной. И то сказать, эту конину вари не вари, все одно. Конь, которого случайно подстрелили, был старше самого старого солдата раза в два и начинал свой боевой путь еще в Крымскую. И время утекло, захватив с собой сладость и мягкость молодости, так что махан был жесткий. Но был, что из-за нерадивости интендантской службы уже неплохо.

А господа офицеры собрались в местной чайхане, чтобы выпить неместной чачи, потому что местной не было. Из-за того, что на местной почве виноград не рос, и чачу привозили из долины. Из долины привозили и вино, и оно в чайхане было, но пить вино после боя неправильно, потому что оно не смывало бессмысленное чувство вины. А чача, она как раз этому способствовала. И тогда все казалось абсолютно правильным. Вот коварный враг – злобный, чужой, правил не признающий. Мыслимое ли дело – отрезать головы врагу. Это никакого практического смысла не имеет: с головой труп или без оной. Он же тебя тронуть уже не может, ни пулей, ни штыком, он, мертвый, тебя даже не задушит. Так зачем ему голову резать? Обычай такой. У людей таких обычаев быть не может. Значит, и к ним человеческий закон, как, скажем, с французом, англичанином, даже с пруссаком, не подходит. Значит, надо как-то по-другому. Мягкость, джентльменство всякое для других войн погодим. А здесь… Ну как, скажите, господа, поступить в таком вот отнюдь не гипотетическом, а в абсолютно конкретном военном эпизоде? Прапорщик Дин по младости лет при несении караула у реки засмотрелся на воды, текущие под взором младого месяца, и от чарующей прелести струящегося серебра замечтался о чем-то далеком, родном и прекрасном… Да что вам говорить, господа, у каждого из нас в младые годы наши где-то вдали иль поблизости было что-то далекое, родное и прекрасное, от чего мы уходили из себя в туда, где все это было, и мысли, и чувства наши уходили из тел наших, делая их совершенно беззащитными. Полагаю, что и прапорщик Дин был, образно говоря, не в себе, а в именьице своем небогатом, где его ждала какая-нибудь помещичья дочка, и улыбался ей, и она улыбалась ему, и, возможно, господа, улыбается и сейчас в ожидании сладостной встречи. Да и он улыбается ей. Улыбался. Потому что, господа, отрезали голову ему у той самой реки. И улыбка его осталась на отрезанной голове, одна-одинешенька. И помещичья дочка останется век свой доживать невенчанной вдовой, маменька, не выдержав потери, умрет до времени от сердечных болей, а папенька, по старинной русской литературной традиции, вскорости уйдет вослед, и прервется в России старинный дворянский род Динов, и по всем просторам державы и памяти об них не сохранится.