Книга Танцующая в Аушвице - Паул Гласер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Узнав, что я хорошо говорю по-немецки, он приглашает меня на чашечку кофе в свою комнату. Мне наша беседа кажется совсем короткой, но потом я понимаю, что она длилась не меньше часа. Про списки заключенных мы не говорили, только о своей жизни и о том, откуда каждый из нас родом. Я рассказываю ему про танцы и про свою жизнь в Клеве. Он — про двоих детей и свои приключения в Sicherheitsdienst. При расставании мы с улыбкой смотрим друг на друга.
В последующие дни у нас с ним происходят такие же встречи. Он очарователен, дружелюбен, у него серьезный и вместе с тем лукавый взгляд. Порой я замечаю, что он смотрит на меня, а когда я поворачиваюсь к нему, он начинает улыбаться. И я улыбаюсь ему в ответ. Я решаю пофлиртовать с ним, ведь от этого наверняка улучшатся условия нашей с родителями жизни. Йорг здесь важная персона, офицер службы безопасности, отвечающий в лагере за Judische Auswanderung[53]. В его ведении назначение на работу, транспорт, увольнительные. Руководство Йорга сидит в нидерландской штаб-квартире Sicherheitsdienst в Амстердаме и подчиняется непосредственно Берлину. Йорг регулярно и напрямую общается с начальником лагеря Геммекером. Он отвечает за перемещения заключенных, а Геммекер — за управление лагерем.
Через неделю Йорг вызывает меня к себе и сообщает, что со следующего понедельника я буду работать его секретаршей. В его большом рабочем кабинете для меня ставят стол. Мы начинаем видеться ежедневно, а поскольку по вечерам в лагере делать особенно нечего, я и по вечерам остаюсь в его квартире. Там мы впервые целуемся и занимаемся любовью. Так в этом странном мире мы с ним становимся любовниками. Он очень мил и добр ко мне, и у меня возникает чувство, что он по-настоящему в меня влюблен. Мы не просто спим друг с другом, как едва знакомые мужчина и женщина, но много говорим о наших чувствах, проблемах и планах на будущее. Я признаюсь ему, что была замужем. А вот он о своей жене почти ничего не рассказывает. Когда мы одни, мы обращаемся друг к другу по имени и на “ты”, на людях переходим на “вы”.
В течение дня мы заняты работой. С определенной периодичностью Йорг должен отбирать требуемое число заключенных для отправки в Польшу. Schreibstube составляет списки имен, а я забочусь о том, чтобы они попадали к нему вовремя. Помимо этого, я получаю предложения от так называемой Antragstelle. Это внутрилагерная комиссия, которая ходатайствует об освобождении от этапирования в Польшу того или иного заключенного по причине, скажем, его незаменимости на работе.
Когда мы с Йоргом идем по территории лагеря, к нам часто с почтительным поклоном подходят люди и просят рассмотреть их дело. Иногда они умоляют пощадить их или предлагают деньги. Я беру записочки с просьбами, но чаще всего Йорг перенаправляет их в Antragstelle. А те, в свою очередь, ведут свою политику. У них есть собственные друзья. Поскольку в состав Antragstelle входят по большей части немецкие евреи, бежавшие в Нидерланды еще до начала войны и проживавшие в Вестерборке еще тогда, когда он считался лагерем для беженцев, то они и освобождают от отправки в Польшу в основном своих немецких соотечественников. Потом эти ходатайства рассматривает Йорг Мюллнер, и списки на отправку окончательно утверждаются. Люди, чьи имена находятся в списках, узнают о том, что их ждет, всего лишь за день до отъезда.
Йорг регулярно встречается с комендантом лагеря Геммекером. Он часто берет меня на эти встречи, чтобы я стенографировала, а потом готовила бумаги с их решениями. Мое знание немецкого языка приходится очень кстати, и вскоре все договариваются, что я буду выполнять секретарские обязанности и у коменданта.
Так что дни мои заполнены работой, а ночи — Йоргом. Я прошу мефрау Колье прислать мне красное платье, шубу и кое-какие драгоценности, что она и делает. Помимо хорошей еды, у меня появляются и другие привилегии, вроде доступа к пишущей машинке, переписки в обход цензуры, собственной комнаты, а иногда — даже возможности видеться с друзьями. Так мне удалось принять у себя в лагере нескольких учеников моей танцевальной школы. Один из учеников живет неподалеку отсюда, в Гронингене, и он навестил меня уже несколько раз. Короче говоря, обстоятельства складываются в мою пользу. Я даже немного набираю вес. И я снова пишу песенки и стихи. Разумеется, о любви и о мужчинах. Они немножко циничны, потому что пишу я их, сидя в концлагере. В моих стихах мужчины меня предают, сажают в тюрьму и вместе с тем — непременно хотят соблазнить.
Десять минут
Едва пройдут,
И будет мой
Мужчина любой.
Я буду загадочна,
Буду умна,
И он решит:
“Мне нужна она!”
У Евы было яблоко,
А у меня — кокетство,
Любой на это ловится,
Любой впадает в детство.
Он думает, он опытный,
А сам в душе малыш
И за тобой он побежит,
Едва лишь поманишь.
Я буду женщиной во всем,
Но помню я всегда:
Мужчина — чудо,
Жаль, что так прискучит иногда.
Как несоленая еда,
Как пошленький роман.
Жужжит, как мух нахальный рой,
Вот разве что порой…
Вечера мы с Йоргом проводим совсем по-домашнему. Да, я его любовница, но поскольку его жена далеко, а оба мы должны оставаться в лагере, то вечера мы проводим почти как семейная пара. В доме у него есть фотографии жены и детей. У нее — приветливое круглое лицо, она не слишком красива, но вполне обаятельна, с открытым искренним взглядом. В самом начале эти фотографии мешают мне, когда мы занимаемся с ним любовью. Как будто его жена стоит рядом и смотрит на нас. Но Йоргу это не мешает, и спустя некоторое время я тоже привыкаю к ее постоянному присутствию. Со временем его жена кажется мне все симпатичнее, и у меня возникает чувство, что мы с ней могли бы стать подругами. Когда после секса мы с Йоргом расслабленно лежим в темноте, он любит порассуждать о счастье. При этом можно разглядеть, как блестят его глаза. Но говорит он об этом так, как большинство счастливчиков из тех, кто занимает под солнцем тепленькое местечко и пользуется всеми благами, которые имеются в наличии.
Иногда до меня доходят слухи, что люди неодобрительно отзываются о наших с Йоргом отношениях. Какой-то заключенный предлагает мне деньги за то, чтобы я удалила его имя из списков, а когда я объясняю ему, что не могу этого сделать, он обзывает меня “фашистской подстилкой”.
В другой раз эсэсовец из лагерной охраны говорит мне: “С кем бы ты ни спала, ты все равно остаешься еврейкой…” Мне также не дозволяется сидеть во время ужина за одним столом с Йоргом и комендантом лагеря, хотя, впрочем, этим ущемления моих прав и ограничиваются. На праздничных вечеринках для сотрудников лагеря я появляюсь вместе с Йоргом — и обычно в бальном платье, которое я тоже попросила мне прислать. На этих вечеринках много музыки, спиртного и танцев.
