Книга Годен к строевой! - Михаил Серегин

- Петр Валерьевич, я, конечно, понимаю, что человек военный, но во мне целый майор сидит. Неужели я должен сам солдат переправлять из пункта «А» в дальнее место?

- Должен, - комбат касался майора пузом, - иначе нам самим кой-чего в это дальнее место засунут. Ты понимаешь мой эзопов язык?

- Неужели язык засунут? - разулыбался майор.

- Иди за руль садись, - шипел подполковник. - Чтобы траванутые сутки отлежались в парке. Приедешь, придется и второй половиной взвода заниматься. Кстати, - подполковник повернулся к Мудрецкому, - где остальные люди?

- Яму под трубу копают.

* * *

Лейтенант захлопнул дверцу кабины. Петрушевский сел рядом.

- Почему не со всеми?

- Разрешите, товарищ лейтенант, - нудел Петрусь.

- Ладно, сиди.

Майор запустил двигатель, и отравленный наряд двинулся в парк.

Ефрейтор со второй попытки воткнул в магнитофон кассету.

- Что на ней? - Холодец проявил человеческий интерес.

- Русские народные, - растянуто ответил Петрусь. - Вы думаете, мы не понимаем, что мы сегодня в палатке отравились, - он утирал рукавом слюни, бегущие изо рта, и хихикал. - Понимаю, товарищ майор. Только скажите, мы теперь всю жизнь хихикать будем и слюни пускать?

Ответа майора Мудрецкий не слышал. Он не мог нарадоваться тому, что наконец сел. Веки тяжелели, мозг медленно заканчивал свою работу и переходил в спящий режим.

Из динамиков раздались переливы баяна, дриньканье балалайки и ритмичное позвякивание бубенчиков. Хриплый мужской голос энергичным речитативом стал выплескивать куплет за куплетом:

Ты люби меня, родная, Не люби брата мово. У него большая штука, У меня - как две его. Не ходи ты с ним гулять Поздним вечерочком, Будет он тебя ети Жалким череночком. А пойдешь гулять со мной В темень деревенскую, Буду я тебя кормить Любилкой молодецкою. - Ефрейтор, выключите похабщину, - майор оторвался на мгновение от дороги, - и дайте сюда кассету.

Петрусь спохватился и тут же убрал музыку.

- Я не могу, товарищ майор, это Кирпичева. Он с меня шкуру снимет.

- Перепишу - отдам, - майор посмотрел пьяными глазенками на солдата и растянул губы в подобие улыбки. Тот ответил ему звериным оскалом плохих зубов, покрытых слюной. Но им стало как-то уютнее в кабине.

Солдаты, сидящие в кузове, еще могли видеть казарму батальона, когда грянул весенний гром и разразился ливень. Водяная стена встала между небом и землей.

Этой весной лило постоянно. От чрезмерного усердия природы, которой, похоже, пришлись по вкусу водные процедуры, дорога превратилась в жидкую черную кашицу с редкими бугорками суши. Грузовичок не спеша разгребал грязь всеми четырьмя колесами. Казалось, они не едут, а медленно плывут.

На первой трети пути, если ехать из части в парк, жил-поживал небольшой холмик, украшенный сломанной танком березкой. Через холмик пролегал путь к машинному парку отдельного батальона, его крест-накрест пересекала другая дорога, по которой время от времени пробегали вереницей танки, САУ и другая тяжесть типа ракетных установок, БМП и «Градов».

Броня за пару лет успела набить небольшую впадину под холмом, которая регулярно заполнялась водой после любого, даже весьма посредственного дождичка. Выбраться из этой ловушки не мог ни один водитель, если он только не за рулем чего-нибудь на гусеницах.

Глубина в середине лужи была таковой, что даже «ГАЗ-66» при попытке преодолеть ее хоть в горку, хоть с горки надежно застревал и не имел ни малейших шансов выкарабкаться самостоятельно.

Все это было хорошо известно отравленному Петрушевскому, сидящему рядом с ведущим машину пьяным, но не в дым, начальником штаба.

Холодец сосредоточенно правил «шишигой», разгоняя регулярно встающие перед глазами глюки в виде светящихся изнутри туманностей. Ездить-то он по этой дороге ездил и за рулем сиживал, а вот про яму забыл по пьянке начисто. Петрушевский стиснул зубы и молчал, нервно покручивая в руках четки из оргстекла. Он был готов в любой момент упереться в приборную панель. Тряхануть должно было изрядно.

По другую сторону от Петруся продолжал спать молоденький «пиджак» Мудрецкий, которого иначе как Мудацкий солдаты между собой и не называли.

За пять минут перед позорным влезанием в лужу по самые уши в кузове случился следующий разговор:

- Ты… - обратился сержант Батраков, он же дед Женя, к Резинкину.

- У… - ответил молодой, продолжая смотреть прямо перед собой.

- Ты из Твери?

- Нет, из поселка в Тверской области. Я уже говорил.

- Значит, из Твери.

- Значит, из Твери.

- Подруга есть?

Сколько бы Батраков из себя ни строил, по нему было видно, что девки - его пунктик, чего Витя про себя никогда бы не сказал. Взращенный на чистом воздухе организм познакомился с любовью в четырнадцать лет. И как тогда молоденькая и страстная жена агронома не залетела? Дома Витю обещалась ждать первая красавица поселка Аленка. Высокая, стройная. Модель - ни больше ни меньше.

- Да. Жаль только, что одна ждет, - Резинкин был уверен, что у Батракова не было ни одной.

- А две было? - тут же полюбопытствовал сержант.

- Сразу?

- Сразу.

Все более ощущая слабину собеседника, Резинкин приврал:

- Сразу не было, а по очереди было.

Машину повело в сторону. Не будь сейчас под колесами жидкой грязевой кашицы, «шишига» не дернулась бы, проскакивая очередную колдобину. Резинкин невольно завалился на сержанта, сидящего ближе к свежему воздуху и покуривающего болгарские.

- Держись крепче, трепло. Две у него было, по очереди. Пидорасить машину будешь, как приедем.

- Так ведь дождь.

- Не надо ля-ля, - распевно посоветовал дедушка вполголоса. - Что скажу, то и будешь делать.

Тихо сидели недолго. Разобранные отравой дедушки устроили под тентом грузовика очередное цирковое шоу с участием новых клоунов взвода - Багорина и Заморина. Вел шоу Батраков. Невысоких худощавых пацанчиков пригнали из Владивостока. Похожи друг на друга они были до безобразия. Оба курносые, с узкими глазками, маленькими ртами и хлипенькими подбородками. Отличать их проще всего было по цвету волос: у Заморина они были рыжими, а у Багорина - пепельными. Но на данный момент этот способ не годился, так как головы обоих были тщательно выбриты. Мордашки их держались на отвратительно тонких шеях, что просто-таки провоцировало старослужащих на повышенное к ним внимание.

Позавчерашние запахи поступили в распоряжение сержанта Батракова с разрешения ихнего благородия старшего сержанта Агапова.

Дед Женя покуривал на краю лавки, поближе к дождю.