Книга Котт в сапогах. Конкистадор - Сергей Ковалев

И без того удрученный похмельем, дон Хенаро сгреб наглеца за шиворот и, не говоря худого слова, отправил за борт. Короткий вопль сменился громким всплеском и забористой бранью,— похоже, непредвиденное купание враз научило инквизитора нормальной речи.

— Ну чего уставился? — буркнул капитан растерянно застывшему вахтенному матросу.— Тоже захотел окунуться? Трап убирай!

После чего со зловещей ухмылкой посмотрел на наш отряд.

— А вы что без дела стоите?

ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой повествуется о плавании благородного Конрада фон Котта через Атлантический океан и последствиях этого плавания для «Санта Вазелина»

Запись в дневнике Конрада фон Кота

от 5 июня 16... г. от Р. Х.

Воистину морские путешествия — занятие для сильных духом и телом. Пожалуй, я назвал бы их самым тяжелым испытанием, которое только может выпасть на долю цивилизованного человека. Лишения, которым подвергаются моряки во время длительного плавания, невозможно вообразить, если не испытал их на своей шкуре. Тем удивительнее, что большинство соглашаются на них добровольно.

— Николас! Вот ты где! — Коллет, уперев руки в бока, гневно посмотрела на ярла.— Сейчас, между прочим, твоя очередь!

— Моя? — поднял на ведьму жалобный взгляд Николас.— Не может быть!

— Еще как может! Хватит отлынивать! Тоже мне моряк!

— Я речной моряк! — возразил Николас.— На реке никогда не бывает… такой... качки...

На последних словах взгляд ярла вновь стал сосредоточенным и он стремительно перегнулся через борт. Коллет досадливо топнула ногой:

— Ну что за невезение! На этом корабле что, я единственный здоровый мужчина?

Надо признать, несмотря на парадоксальность, это утверждение было недалеко от истины.

Еще планируя экспедицию, мы сошлись на том, что Коллет будет изображать юношу — оруженосца «странствующего рыцаря». Это позволяло избежать множества неприятных моментов во время путешествия по довольно беспокойным дорогам Европы, но главное — без проблем попасть на корабль. Не знаю, есть ли какая-то мистическая основа под суеверной убежденностью моряков, что женщина на корабле — к беде, но, если посмотреть надело под чисто практически углом, это так и есть. Женщина на корабле, набитом здоровыми мужиками, не видевшими берега несколько недель,— это не просто к беде, это к катастрофе. Потому Коллет на время путешествия стала Клементом.

Увы, привычный образ мальчишки-подростка сыграл с ней злую шутку. Обрадованные моряки старались спихнуть на «юнгу» всю грязную и нудную работу под тем предлогом, что «парень должен понюхать морской жизни». Примерно та же участь ожидала и остальных членов нашего отряда как типичных «шкертов» — людей без каких-либо навыков в морском деле. Однако остальные по разным причинам избежали этой беды. Например, Андрэ из-за его феноменальной силы почти все время занят был то на шпиле, то на помпе, иногда его даже допускали к парусам — под контролем опытных моряков. Самое удивительное, что полное незнание бывшим оруженосцем испанского языка ничуть ему не мешало. Впрочем, команда говорила на такой диковинной смеси всех европейских и неевропейских языков, густо сдобренной профессиональным жаргоном, что даже я мало что понимал, хоть и неплохо владел испанским. Надо сказать, мне не так уж много приходилось общаться с командой, поскольку от большей части работ меня капитан освободил по понятным причинам — кошачьи лапы сильно уступают человеческим рукам. Кандидатура Моргана, само собой, не рассматривалась вообще. Так что помогать Коллет должны были только Николас и Жак Кошон. Вор безропотно выполнял все приказы боцмана. Если точнее — им беззастенчиво помыкала вся команда, включая даже меня и Коллет. А вот с Николасом возникла проблема — кроме того что он тоже не знал испанского, у потомка викингов обнаружилась жесточайшая морская болезнь. Бедняга лежал пластом большую часть суток и вставал, исключительно чтобы перегнуться через борт и «поприветствовать Нептуна». Учитывая, что Николас совершенно не мог есть, это действие вскоре приобрело характер некоего символического ритуала. Впрочем, физические страдания ярла ни в какое сравнение не шли со страданиями душевными от сознания собственной беспомощности. Насмешки команды, с удовольствием прохаживающейся по поводу «сухопутного моряка», и недовольство Коллет, которой приходилось драить палубу и за себя, и за Николаса, разумеется, не придавали ему оптимизма. В первые дни плавания девушка еще прислушивалась к моим увещеваниям, но каждая пройденная миля сказывалась на ее настроении не лучшим образом.

Оно и неудивительно. Если бы, пытаясь отговорить Коллет от участия в экспедиции, я подробно рассказал ей об условиях быта на корабле, мне наверняка удалось бы убедить ее остаться дома. К сожалению, мне и самому раньше не доводилось бывать на парусниках или хотя бы общаться с моряками, так что для меня жизнь на «Санта Вазелине» также была полна сюрпризов. Конечно, не все эти сюрпризы относились к категории неприятных. Часть из них следовало отнести к очень неприятным.

— На «Вазелине» нет команды и пассажиров. Только команда,— честно предупредил нас Альваро.

Как вскоре выяснилось, это подразумевало не только участие в общей работе, но и повседневную жизнь. «Санта Вазелин» был купеческим судном, и все на нем подчинено было одному богу — товару. Тюки, ящики и бочки занимали каждый свободный ярд палубы, не говоря уж о трюме. Если бы купец мог нанять команду из бесплотных духов, наверняка на корабле вообще не осталось бы места для кубрика. Но поскольку живым людям нужно время от времени хотя бы спать, под кубрик отвели форпик — помещение в носу корабля, впереди фок-мачты. Из-за сильной качки и постоянной сырости держать здесь груз было все равно рискованно, а вот людей — запросто. Как «успокоил» нас Альваро, увидев наше замешательство при виде малюсенького закутка, плотно забитого спящими телами в гамаках:

— Человек не таракан, он ко всему привыкает!

Сам первый помощник обитал на юте, как и капитан. Впрочем, будучи приглашен в капитанскую каюту на «рюмку чая», я убедился, что единственным преимуществом капитанской каюты перед кубриком является ее изолированность. В остальном маленький вытянутый «гроб» был столь же тесным и сырым. Андрэ, как «благородный рыцарь» тоже приглашенный на обед в капитанскую каюту, выдержал там всего несколько минут, после чего сбежал, деликатно отговорившись отсутствием аппетита.

— Дык какой там аппетит, Конрад,— пояснил он позже столь несвойственное поведение,— когда коленки на брюхо давят, а подбородок в грудь упирается, что жевать невозможно! Да и еда... разве это еда?

Тут надо заметить, что упрек Андрэ в адрес корабельной кухни был и справедлив, и одновременно несправедлив. То есть, я имею в виду — кормежка на паруснике и впрямь была ужасна ровно настолько, чтобы есть это можно было, лишь очень сильно проголодавшись. Но с другой стороны, винить в том было некого. Понятное дело, в открытом море пополнить запасы провизии негде, потому все необходимое везли с собой. И это «все» должно было соответствовать нескольким основным требованиям — не бояться морской воды, не портиться от жары, занимать мало места и насыщать. Мало существует на свете продуктов, удовлетворяющих всем этим требованиям, а еще меньшее число из них можно хотя бы с натяжкой назвать вкусными. Основной наш рацион составляла мерзкая на вкус субстанция из вареной перловки или проса с солониной. Когда на кока — того самого негра по имени Намба Ван — нападал творческий зуд, он добавлял в кашу разные неожиданны ингредиенты. Самой безобидной добавкой были фасоль и горох — этот вариант даже имел популярность среди моряков, поскольку был сытным, а неизбежные последствия служили источником веселья для команды. После первого же такого обеда Коллет сбежала из кубрика и с тех пор устраивалась спать где-то в тюках товара. Я перебрался туда еще раньше — для моего чувствительного носа запах в кубрике был невыносим и без всяких бобовых похлебок Андрэ получил каюту второго помощника, очень удачно забытого в Кадисе.