Книга Рыбки в пятнах света - Рику Онда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти чувства передаются и мне, заставляя вздрогнуть, как от удара током.
– Ну что? – говорю я вместо извинения, которое должно было прозвучать в первую очередь.
Похоже, она озабочена не тем, что я ее ударил, а чем-то другим.
– Ничего. – Она бесстрастно качает головой. – Мне кажется, я поняла, как погиб твой отец.
– Что? – автоматически спрашиваю я.
Она тут же отводит глаза.
– Что ты поняла? Как же он погиб?
«Он твой отец».
Видимо, она уже признала это как неоспоримый факт.
«Не мой».
Мне казалось, я слышу эти слова.
Но она молчит.
– Ты что-то вспомнила? – настаиваю я.
Если у нее есть какие-то мысли по поводу смерти проводника, она должна ими поделиться со мной. Пусть говорит.
Она дерзко смотрит на меня.
В ее глазах то, чего я больше всего боялся увидеть, – ледяное презрение. Чувствую, как меня обдает жаром.
– Почему бы тебе для разнообразия самому не включить мозги? Это же твой отец, у вас характеры похожи.
От ее холодного тона лицо горит еще сильнее.
– Не пойму, ты о чем?
– Да? А я видела сходство. Поставь себя на его место, представь, что бы ты тогда подумал и сделал.
Теперь ее слова звучат безразлично. Ее все это больше не касается.
Презрение и то куда-то ушло. Осталась лишь неизбывная пустота, словно говорившая: «Я к этому отношения не имею».
Сдерживая гнев, я пытаюсь говорить спокойно:
– Может быть, ты больше ни при чем, конечно, но для меня он – отец, и, если у тебя есть что сказать, я хотел бы послушать.
Ее глаза округляются, и она заходится от смеха:
– Ну сколько можно!
Я с трудом сдерживаю поднимающуюся внутри черную ярость.
Она медленно качает головой:
– Хотел бы послушать, да? Не «мне нужно это знать», а «хотел бы послушать»? Вот что для тебя отец значит.
У меня слова застревают в горле.
Она продолжает качать головой:
– Я ничего не скажу. Это всего лишь мои догадки. Мое буйное воображение, на которое у тебя всегда только две реакции: или отторжение, или удивление. У тебя привычка – ждать, когда я что-нибудь скажу. Наверняка ты ненавидишь меня за то, что я говорю ужасные вещи, которые приходят мне в голову. И сейчас ты меня ненавидишь. За слова, которые не хочешь слышать.
– Ничего подобного.
Но я знаю, что она права. Изо всех сил стараюсь не показать, как глубоко задевают меня ее слова, хотя она права по всем пунктам.
– Я совершенно не злюсь на тебя. Расскажи, что ты думаешь, – прошу я, собрав остатки искренности.
Но она лишь одарила меня безразличным взглядом.
– Нет.
– Ну что ты вредничаешь?
– Не хочу еще раз получить оплеуху.
Вспомнив, что я не извинился, я быстро наклоняю голову в низком поклоне.
– Прости меня. Это скотство с моей стороны. Я не хотел, поверь.
– Угу. А ты буйный, оказывается, – тихо говорит она, медленно качая головой.
– Я?!
– Ты. Я всегда так думала.
– Ну какой я буйный? – горячо протестую я.
– Но ты меня ударил.
– И прошу у тебя прощения. Меня все это так потрясло. Я предположить не мог…
– О! Значит, это я во всем виновата? Вот поэтому больше не хочу делиться своими мыслями, – говорит она с тихим вздохом.
Можно придумать много слов для оправдания, но мне вдруг становится не по себе.
А что, если все так и есть, как она говорит: вдруг я и в самом деле буйный? – возникает откуда-то мысль.
Вдруг она переводит взгляд на меня. Кажется, ей пришло что-то в голову.
– Скажи, Хиро, ты кого-нибудь любил? По-настоящему? Так, чтобы всем сердцем?
Мое сердце на миг замирает.
Из всех сюрпризов сегодняшней ночи этот вопрос огорошил меня сильнее прочих.
«Ты кого-нибудь любил?»
Она с отсутствующим видом смотрит на меня.
Она не только больше не испытывает ко мне любви и привязанности, но и не верит, что у меня к ней были такие чувства.
Удивительно, насколько это ранит и потрясает меня.
Ответить на ее вопрос я не в состоянии, потому что сам не уверен, любил ли вообще кого-нибудь.
Не получается вспомнить даже лицо Мисако.
Оно где-то далеко и размыто, как на старой фотографии. Поверить не могу, что я собираюсь уйти отсюда к Мисако.
Но Аки и не ждет от меня ответа.
Она существует в каком-то своем мире, сидит, обхватив обтянутые юбкой колени и уставившись в одну точку на стене.
На меня вдруг наваливается усталость.
Я измочален нашим эмоциональным пинг-понгом, отвращением к себе, собственным упрямством.
Ночь выдалась невыносимо мучительной. Какого черта мы здесь делаем?
Я валюсь на татами, прилипая к полу мокрой от пота спиной.
Меня охватывает безразличие.
Хорошо бы наступил конец света, думаю я, и в мире осталась только эта наша квартира. Мир снаружи превратился в обугленную пустыню, и только мы вдвоем не замечаем, что ему конец. Тогда можно будет вот так, ничего не делая, лежать на татами, пока не сгниешь.
– Я вспомнила, чем кончился фильм, – вдруг произносит она тихо.
– Что?
– Я про кино, о котором тебе рассказывала. Про студентов, которые заперлись в комнате, включили газ и стали ждать, кто дольше высидит.
– И чем дело кончилось? – спрашиваю я как заведенный.
– Все разбегаются, и на этом конец. Заключительная сцена: девушка идет одна по улице, играет какая-то музыка, типа энки[12]. И все.
– Хм. Ерунда какая-то.
– Ерунда…
Похоже, после долгого перерыва мы впервые хоть в чем-то согласились.
– Точно, ерунда, – говорит она и вдруг переводит взгляд на кухню.
– Интересно, через сколько времени наступает смерть, если захочешь отравиться газом?
– Это дело трудное, если комната большая. Надежнее в машине. Протянул трубку от выхлопной трубы в салон, и все. И потом, газ из газопровода может вспыхнуть и взорваться. Соседям вряд ли понравится.
– Да уж. А еще жалко домовладельца. Кто захочет поселиться в квартире, где произошло самоубийство.
– Можно запереться в комнате и жечь угольные брикеты. Отравление угарным газом. Думаю, обходится без взрыва.
– Ага! Любимый метод кандидатов в самоубийцы, которые в интернете ищут себе компанию.
Разговор продолжается по инерции, как бы сам по себе, но я замечаю в ее глазах слабую искру пробуждающегося интереса.
– Интересно, что подумали бы люди, если бы мы с тобой умерли?
– От угарного газа?
– Все равно от чего. Предположим, нас здесь найдут мертвыми утром, когда мы должны съехать. Что скажут?
Я представляю нас лежащими на татами.
Картинка почему-то кажется мне очень реальной.
Ведь сейчас мы лежим в похожих позах.
– Самоубийство или убийство?
