Книга Дети Индии - Прем Чанд

вокруг животного, ласково поглаживая его черные бока и шею. Габаль, не решаясь войти, по-прежнему стоял в дверях, подзывая буйволенка. Отвязав корову, Хонсьяру вывел ее из хлева, а Габаль, как всегда, погнал ее на пастбище.

Вечером, вернувшись домой и привязав корову, Габаль только было уселся отдохнуть под навесом, как его позвала мать:

— Иди-ка сюда, Габаль, иди поскорее! Я буду доить буйволицу, а ты пока поймай и подержи буйволенка.

Забыв об усталости, Габаль тут же помчался к хлеву. Ухватившись за веревку, которая висела у буйволенка на шее, он оторвал его от сосков буйволицы.

Однако пока мать, присев на корточки, доила буйволицу, буйволенок ухитрился несколько раз вырваться из рук Габаля и уткнуться в вымя.

Поужинав, Габаль отправился спать. Но сон сегодня не шел к нему. Лежа на кровати, он думал о том, что теперь у него есть младший брат, и ему хотелось еще раз, хотя бы с порога, посмотреть на своего Гаджу. Но он очень боялся привидений и поэтому не решался выйти во двор один.

— Габаль, — вдруг позвала его мать, — давай-ка выйдем во двор, а то как бы ты ночью рыбки не наловил.

Габаль словно этого и ждал. Выскочив во двор, он, не теряя матери из виду, отбежал к сараю. Потом кинулся к двери хлева, но она была заперта. В этих местах всегда накрепко закрывают дверь хлева, боясь ночного посещения непрошеного гостя — тигра.

Подбежав к Габалю, мать схватила его за руку.

— Ступай, сынок, ступай спать. Куда это тебя понесло? — ласково сказала она.

— Мама, я хочу посмотреть на Гаджу.

— Завтра посмотришь, сынок. Сейчас он уже спит.

Взяв сына на руки, она поцеловала его. Габаль крепко прижался к матери, обняв ее за шею.

— Утром я пойду с тобой в хлев, — говорил он ей на ухо, — ты будешь доить, а я — держать Гаджу.

— Обязательно, родной, будешь держать, обязательно, — заверяла его мать.

Габаль снова юркнул под одеяло. Родители тоже стали укладываться.

— Мама, можно потушить фонарь? — высунувшись из-под одеяла, вдруг спросил Габаль и, не дожидаясь разрешения, подбежал к фонарю.

Задув его, он вернулся на свое место.

— Нынче ему никак не спится, — проговорила мать.

Отец засмеялся.

— Габалю теперь и во сне будет сниться его новый братец.

Габалю от их слов почему-то стало совестно. Он крепко закрыл глаза, чтобы показать, что он уже спит, хотя отец с матерью в темноте, конечно, и не могли всего этого видеть. Они всегда считали: раз он прекратил разговоры — значит, спит.

А Габаль тем временем продолжал думать о Гаджу. Чтобы удостовериться, что Габаль уснул, мать тихонько позвала его:

— Габаль!

Он ничего не ответил, боясь, что отец опять будет смеяться над ним.

— Кажется, заснул, — заметил Хонсьяру.

На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Только сильный ветер, дувший с гор, посвистывал в щелях дверей. Габаль продолжал мечтать, лежа с закрытыми глазами.

— Завтра же напою нашего буйволенка простоквашей. Что без толку выращивать его! — вполголоса сказала мать.

Габаль насторожился.

— Погоди немного, сам подохнет, — прозвучал в ответ голос отца.

Вот как! Оказывается, отец с матерью не хотят растить Гаджу!

— Подохнет он или нет, — отвечала мать, — а пока что все молоко будет идти на него, на продажу ничего не останется.

— Пусть подрастет немного. Заработаем на нем самом.

— Какая же польза — вырастить его, а потом отдать на убой?

— Но ведь ты за него деньги получишь.

— Такие деньги и получать-то противно. Отдать на убой буйволенка — все равно что с родным сыном расстаться. Зачем идти на это, когда можно сделать иначе? Те же деньги получим за молоко и масло, если буйволенка не будет.

Габаль понял, что отец и мать хотят убить Гаджу. Только матери хочется теперь же разделаться с ним, а отец предпочитает, чтобы он подрос и был продан на убой.

Оба по-своему жалели буйволенка. Мать не могла допустить мысли, что кто-то зарежет в будущем выращенное ею животное, к которому она успела привязаться душой, а отец, в отличие от нее, не решался убить его собственными руками.

Габалю стало страшно. Хотя ему было всего лишь восемь лет, ему уже не раз приходилось видеть, как подыхают буйволята, как убивают молодых буйволов. Он сразу понял, какая судьба готовится его младшему брату.

— Мама-а-а, не убивайте Гаджу! — внезапно разрыдался мальчик.

— Э, да ты еще не уснул? — удивленно воскликнул отец.

— Какой хитрец! — смущенно проговорила мать. — Сколько времени лежал молча! От горшка два вершка, а хитрости уже не занимать!

Но Габаль так и не мог понять, в чем заключалась его хитрость.

Отец прикрикнул:

— Спи сейчас же, негодник!

Прошло несколько дней. Однажды, когда мать вместе с Габалем пришла доить буйволицу, они увидели, что Гаджу понуро стоит в углу, печально опустив свою большую голову. Схватив Гаджу, Габаль подтащил его к буйволице:

— Попей молочка, братец, попей!

Но буйволенок равнодушно отвернулся от вымени.

— Мама! — в отчаянии закричал Габаль. — Ты, наверное, напоила его простоквашей, чтобы он умер!

— Нет, сынок, не поила. Зачем я буду поить его простоквашей? Я уже привыкла к нему, и мне совсем не хочется, чтобы он подыхал.

— А почему же он нынче не пьет молоко?

Мать сама не могла понять, что случилось с буйволенком. Наверное, нездоровится ему! Она сама попыталась подтащить Гаджу к буйволице, но он упрямо отворачивал морду. Обняв Гаджу за шею, Габаль горько расплакался. Мать забеспокоилась.

— Поди-ка скорей сюда, — окликнула она мужа, который готовился куда-то уходить. — Посмотри, что-то нынче буйволенок совсем не пьет молока.

Хонсьяру не спеша вошел в хлев.

— Что же с ним случилось?

Мать ответила:

— Не знаю! Всегда так хорошо сосал, а нынче — вот…

— Ты кому-нибудь продавала молоко?

— Утром старуха Гайни взяла кувшин. Видать, сглазила, старая ведьма, буйволенка: тяжелый у нее глаз.

— Вот в том-то и причина. Грешно ведь продавать молоко. А старуха тоже хороша… Если у самой, старой ведьмы, ни коровы, ни буйволицы, то хоть бы людям не портила скот. Видать, заговор какой-нибудь читает, когда чужое молоко пьет. Ни стыда, ни совести у человека!

— Из-за нее, подлой, все беды валятся на деревню, — подхватила мать. — И не дает господь смерти таким людям! Сами завести скотину за великий труд считают, а испортить чужую буйволицу им ничего не стоит. Чтоб ей провалиться вместе со всем ее родом!

Помолчали. Потом мать уже более спокойным тоном обратилась к отцу:

— Сходил бы ты к пандиту, попросил бы его прочитать молитву от дурного глаза.

Запасшись серебряной рупией, Хонсьяру