Книга Пружина для мышеловки - Александра Маринина

В ответ на замечательный и своевременный вопрос хозяйки домагость вытащил паспорт и протянул ей.

– Я – Мусатов Андрей Константинович, специалист по нефтянымустановкам. Скажу сразу: в поэзии я не специалист.

– Тогда зачем вы пришли?

– Меня интересует Елена Шляхтина, которой вы посвятили своистихи. Это сугубо личный интерес.

– Да, но… – Истомина растерялась и бессмысленно вертела вруках паспорт, который так и не открыла.– Лена умерла. Она погибла.Давно. Если вы ее ищете, то напрасно. Ее нет в живых.

– Я знаю. Если бы она была жива, я задал бы ей вопросы,которые для меня очень важны. Но поскольку ее нет, мне приходится искать людей,которые знали ее, в надежде, что на эти вопросы смогут ответить они. Еще разпростите, Майя Витальевна, но я пришел к вам не как к поэту, а как к подругеЕлены Васильевны Шляхтиной. Я хочу просить вас, чтобы вы рассказали мне о нейвсе, что помните.

Я понял, что пора вмешаться. Конечно, в поведении этогоМусатова пока не было ничего подозрительного, но сама ситуация мне ненравилась. Ладно бы он был частным детективом и собирал сведения о людях, пустьи давно умерших, но я бы еще это понял. Но ведь он специалист по нефтянке, покрайней мере, он сам так сказал. Что это еще за археологические изыскания?

– Она ваша родственница?– невинно спросил я, шуршафантиком от шоколадной конфеты.

– Нет. То есть думаю, что нет,– поправилсяАндрей.– Во всяком случае моя мать никогда о ней не слышала.

– Тогда чем вызван ваш интерес к этой даме?

– Я объясню,– он вздохнул.– Много лет назад онавыступала свидетелем в суде по делу об убийстве.

– Лена?– удивленно перебила его Истомина.–Свидетелем? Я ничего об этом не знала. В каком году это было?

– В конце семьдесят пятого.

– Странно,– она покачала головой.– Впервые слышу.Мы много общались с ней, но она ни словом об этом не обмолвилась. Нет, не можетбыть. Вы уверены, что мы говорим об одном и том же человеке? Может быть, этокакая-то другая Лена Шляхтина?

– Она работала на фабрике «Красный Октябрь», жила вобщежитии…

– Да, правильно,– подтвердила Майя Витальевна.–Но может быть, однофамилица? Ведь фабрика очень большая, тысячи рабочих.

– Она покончила с собой в семьдесят шестом году,–продолжал Андрей.

– Да, да… Но как же так? Не могу понять. Как же моглополучиться, что я ничего не знала? Впрочем, Лена действительно была оченьскрытной… Господи, но не до такой же степени! Убийство, следствие, суд – это жеочень серьезные вещи, не понимаю, как можно было не сказать…

Так, мою писательницу опять понесло не в ту степь. Вместотого, чтобы причитать по поводу скрытности своей подружки, лучше бы спросила,какой интерес у ее гостя в старом деле об убийстве. Нет, не додумается. Видно,опять придется мне встревать.

– А зачем вам это, Андрей? Убийство тридцатилетней давности,и вы собираете сведения об одном из свидетелей. Я что-то не улавливаю связимежду всеми этими событиями и инженером-нефтяником, которому в ту пору был годот рождения.

История мне не очень нравилась, она не звучала убедительно,и с каждой минутой я все сильнее подозревал, что Андрей Мусатов в костюме отБосса явился сюда под явно надуманным предлогом, преследуя какие-то не вполнеблаговидные цели. Спасибо тебе, житель солнечной Испании Сергей Иванович Клюев,если бы не ты с твоим хилым издательством, сидела бы сейчас моя писательницаодин на один с мошенником, с готовностью развесив уши, на которые этоткрасавчик вешал бы свою длинную тонкую лапшу. А потом побежала бы в милициюписать заявление о краже или еще о чем похуже.

– Дело в том, что меня на самом деле интересует не столькосама Шляхтина, сколько тот человек, которого осудили, опираясь на ее показания.

Ну вот, приехали. Сначала нас интересуют стихи, потом насамом деле не стихи, а Лена Шляхтина, которой они были посвящены, а теперь ужеи не Лена, а вовсе даже подсудимый, против которого она давала показания. Ещенесколько вопросов – и выяснится, что его интересует не подсудимый, а судья,председательствовавший на процессе, или следователь, потом выплывет женаследователя, потом ее троюродная тетка… И так до бесконечности.

– Понимаете,– продолжал между тем Мусатов,– уменя есть основания думать, что она зачем-то оговорила подсудимого. Если бы онабыла жива, я бы спросил ее, как все было на самом деле. Но она умерла, и мнеприходится искать тех, с кем она общалась. Может быть, она им рассказывала,какие отношения связывали ее с… – он почему-то запнулся,– с этимподсудимым, может быть, она могла мстить ему за что-то…

– И вы полагаете, что будь она жива, она сказала бы вамправду?– скептически осведомился я.– Так вот взяла бы и призналасьпервому встречному, что давала на суде ложные показания? Да вы большойоптимист, господин Мусатов.

– Вы хотите сказать, что это подсудное дело?

– Вот именно.

– Но сроки давности истекли, так что к ответственности еепривлечь нельзя было бы.

– Для нефтяника вы неплохо осведомлены,– заметил я.

– Я консультировался с опытным юристом,– он холодновзглянул на меня.– В конце концов, я мог бы предложить ей денег, чтобыона рассказала мне правду, которая сегодня ей уже ничем не угрожает. Но это всепустые рассуждения, потому что Елены Васильевны Шляхтиной нет в живых. И мояединственная надежда – это люди, с которыми она в те годы общалась. Они могутчто-то знать.

– А откуда у вас такой интерес к этому подсудимому?– вдругспросила Истомина, которая, наконец, начала задавать правильные вопросы.

– Это мой отец,– коротко ответил Мусатов.– Онбыл признан невменяемым, помещен на принудительное психиатрическое лечение иумер в больнице. Но сегодня у меня есть основания полагать, что он не былболен, что все это было подстроено, организовано в чьих-то интересах. Я хочупопытаться выяснить, что на самом деле произошло. До недавнего времени я считалсебя сыном убийцы. Думаю, вы понимаете, что положительных эмоций это не приносит.

Не могу сказать, что мне стало стыдно за свои подозрения, нонеловкость я испытал. Хотя еще вопрос, не врет ли Мусатов.

– Лена,– медленно проговорила Майя Витальевна,–Лена… Конечно, я расскажу вам все, что вспомню.

* * *

…Она с детства была благополучной и обеспеченной, и сдетства же стеснялась своего благополучия, стеснялась того, что живет лучше,чем ее подружки, одноклассники, даже соседи. Маленькая Майя патологическибоялась вызвать зависть окружающих, потому что знала: от зависти до ненависти меньшеодного шага, а ей так хотелось, чтобы к ней относились хорошо. Она заискивалаперед другими девчонками, преданно заглядывала им в глаза, никогда ненастаивала на своем, никогда не говорила, что ей чего-то не хочется или что-тоне нравится, чтобы не прослыть задавакой, которая считает, что ей все можно иее слово – главное, потому что у нее папа большая шишка, директор крупногозавода, Герой Социалистического труда, Лауреат сначала Сталинской, а потом иЛенинской премий. У Истоминых была огромная квартира, хорошая дача в ближнемПодмосковье, темно-зеленая «Победа», на которой ездила мама Майи, и черный ЗИМ,служебный, на котором водитель возил отца. Потом, со временем, «Победу» сменилаголубая «Волга», а вместо ЗИМа появилась «Волга» черная, отец бессменноруководил своим заводом и вдобавок стал членом бюро горкома КПСС, так чтоблагополучие неуклонно возрастало. А Майя до самого окончания школы так ипродолжала стесняться того, что живет лучше других в ее окружении.