Книга Снимать штаны и бегать - Александр Ивченко

– Так то на войне! – протянул Василий. – А при других обстоятельствах…

– Не знаю, как при других. Я не был… – упрямо повторил дядя Пёдыр. – Да только у нас здесь та же песня. Труд сам по себе, а награды – сами по себе. Ты вот посуди: если какой хлебороб на пашне норму делает, то ему и вздохнуть некогда. Пашет от темна до темна. А если он вместо пахоты начнет за медалями бегать, начальство в зад целовать – какая ж у него будет норма?

– Зачем же бегать? Он вспашет, другие люди оценят. И по заслугам – почет.

– У меня мамка хлеб всю жизнь пекла… – голос дяди Пёдыра неожиданно потеплел, в нем зазвучало что-то беззащитно-детское. – На всю Слободу – в пекарне. Если заболеет, или, к примеру, выходной у ней – народ и хлеб-то не покупает. Ждут, чтобы она сделала. Даже из города за ее хлебом ездили. Другую на ее место поставь – хоть с орденами, хоть без орденов – а хоть даже и с пистолетом – все равно не тот хлеб выходит! Души в нем нет. Люди ей на улице до сих пор кланяются. Хоть и наград у ней – только ревматизм, да я, непутевый.

Василий почесал нос в глубокой задумчивости.

– Так что ж ты считаешь, что все награды и почести – надуманное дело? Что нет людей, которые носят свои ордена, медали и звания по заслугам?

Дядя Пёдыр равнодушно пожал плечами:

– А я не счетовод, чтобы считать. Для этого вы, образованные, есть.

– Ты не отмахивайся, я понять хочу! – не унимался Василий. – Вот скажи: работал человек бескорыстно, честно… Так отчего же ему почета не потребовать?

– Да как же бескорыстно, если за почет? – ехидно поинтересовался дядя Пёдыр. Василий наморщил лоб и тряхнул головой, прогоняя хмель. Дядя Пёдыр помолчал, и продолжил чуть тише, напоминая голосом басовитое жужжание шмеля:

– Ордена с медалями – дело хорошее. Да только почет – он ведь у каждого свой. Почет – то, что ты людям отдал, а они тебе каждый день назад возвращают. Одному медалью, другому благодарностью, а третьему…

Лже-кандидат глубоко вздохнул, от чего со стола слетело несколько забытых листов, и закончил не то виновато, не то горделиво:

– А третьему – страхом. Почет у других людей в груди жить должен… А если весь твой почет на твоей же груди и умещается, то это и не почет вовсе, а так – фартук… Когда у людей нету в душе ничего от тебя, им и отдать тебе нечего. Тогда от них почет только с пистолетом добудешь. Или вот с кулаками. Да и то не всегда…

Василий изумленно посмотрел на лже-кандидата, поставил чашку на стол и уважительно шепнул:

– Так вот ты, оказывается, какой!

– Какой? – усмехнулся дядя Пёдыр и вдруг посмотрел на Василия совершенно трезвыми глазами, в которых отразились и боль, и надежда:

– Вона уже какой лоб здоровый. А ума нет. Пью и гуляю. Гуляю и пью. Мамка плачет. И я, бывает, всплакну. Уже совсем решу жизнь новую начинать. День держусь, два. Три даже. А потом – пропади оно все пропадом. Снова пью. Вот кто я после этого?

– Сволочь! – прозвенел вдруг в наступившей тишине голос краеведа Пилюгина. Окончив свои зарисовки, он вернулся к реальности и немедленно доложил о результатах работы. Правда, сделал он это далеко не в самый подходящий момент.

– Че-во-оо? – прогудел дядя Пёдыр, чью меланхолию как ветром сдуло.

– Сволочь! – радостно повторил Пилюгин и показал ему листок бумаги, исчерченными немыслимыми завитками.

– Я?

– Надеюсь, что и вы! – Пилюгин улыбнулся, обнажив свои длинные верблюжьи зубы. Дядя Пёдыр рыкнул и, размахнувшись широко и очень стремительно, прямо через стол заехал краеведу добротную оплеуху.

Пилюгину показалось, что в его левое ухо ворвался груженый товарный поезд, который молнией промчался сквозь мозг, выскочил в правое ухо и увез с собою из буйной курчавой головы все мысли, чувства, мечты и желания. Возвращались они из этой дальней поездки пешком – долго и вразнобой. А когда вернулись, Николай Николаевич Пилюгин увидел себя сидящим на лавке в городском сквере с недопитой бутылкой дешевого пива в руке. Прохладное бутылочное стекло он тут же приложил к пылающему уху.

Как закончили этот пятничный вечер дядя Пёдыр и Василий, доподлинно неизвестно. Но, принимая в расчет известные склонности обоих товарищей и бутылку, распитую для почину, догадаться об этом, в общем-то, не так уж и сложно.

Между тем, пока Пилюгин еще только готовился отправиться в нокаут, этажом выше в пустом зале заседаний у открытого окна курили Голомёдов и Зозуля. Харитон Ильич выказывал явные признаки неудовольствия:

– Почему в моей приемной? Что это вообще за персонаж, ядрен-батон? Пьяный, драку устроил?

– Не волнуйтесь, Харитон Ильич. Это ненадолго. Только наших претендентов распугать. Он совсем ручной. Я же вам обрисовывал в общих чертах. Это наш кандидат-клон. Пугало, понимаете?

– И за каким чертом он нам сдался, такой придурошный?

– Ну, как же, Харитон Ильич! Вы разве забыли про таинственного кандидата Павла Болдырева? Совершенно напрасно! А ведь мы нанесли ему упреждающий удар, от которого он вряд ли оправится. Все ведь предельно просто. Люди, которые отличаются политической активностью, увы, далеко не всегда обладают и политической грамотностью. Газеты они читают запоем, но правильные выводы делать не умеют. Та ахинея, которую они увидят в «Правдорубе», у каждого вызовет искреннее возмущение. Тут уж мы с Василием, как авторы текстов, постараемся. А подпись «П. Болдырев» собьет с толку. Думаете, они будут разбирать, какой Болдырев – Павел или Петр? Мы добьемся того, что одна лишь фамилия «Болдырев» будет вызывать у избирателя ужас и тошноту.

– А если настоящий Болдырев объявится, ядрен-батон?

– От такого отмыться ему уже будет сложно. Кроме того, есть значительная вероятность, что в день выборов его почитатели просто ошибутся графой, и проголосует не за того Болдырева.

– Хитро! – хмыкнул Харитон Ильич. – Только пусть это чучело здесь больше не появляется. Пьянки и драки в моем кабинете могу устраивать только я, ядрен-батон! Кроме того, увидит кто… Разговоры пойдут. Не нужно нам это.

– Категорически с вами согласен. Больше его здесь не будет. Но, надо признать, в данном случае он нам здорово помог. А то ведь взяли эти «Почетные граждане» за самый кадык. Я уж и не чаял выкрутиться.

– Да уж, пригрели гадюк на грудях… – мрачно изрек Харитон Ильич.

– И чего это им всем захотелось в «Почетные»? – досадливо пробормотал Голомёдов. – В чем радость-то?

– Ну как же! – Харитон Ильич округлил глаза и продекламировал чуть нараспев строки городского Устава. – «Звание Почетный гражданин города Славина является высшим признанием заслуг перед городом и его жителями. Его удостаиваются за многолетний, бескорыстный и самоотверженный труд лица, снискавшие любовь и безграничное уважение жителей города!»

– Вы сейчас это всерьез? – удивленно приподнял бровь Кирилл. – По городскому Уставу в наших руках сейчас любовь и безграничное уважение всего города? И мы можем распоряжаться ими по своему усмотрению?