Книга Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предположенное торжество состоялось сегодня. От всех участвовавших в походе частей войск Петербургского гарнизона расставлены были взводы в залах Зимнего дворца. В Николаевской зале поставили амвон; митрополит прочел манифест, и затем отслужили благодарственное молебствие.
Сведения с низовий Волги совершенно успокоительные: больных с признаками заразы уже нет. Паника, кажется, угомонилась; самое слово «чума» уже начинают произносить почти с улыбкой…
6 февраля. Вторник. Сегодня получены из Бухареста сведения, что румынское правительство, по-видимому, образумилось, узнав о приказании, данном барону Стюарту, выехать из Бухареста; временно останется там статский советник Якобсон, только для ведения текущих дел. Кажется, на румын подействовали и назидания из Вены и Берлина. Братиану объявил Стюарту, что, согласно нашему требованию, Добруджа не будет включена в карантинную сферу и останется свободною для прохода наших войск; румынские же войска, занявшие было под Силистрией форт Араб-Табию, отойдут назад. При этом румынский министр выразил сожаление княжеского правительства о том, что оно навлекло на себя неудовольствие российского императора, и желание снова заслужить его милостивое расположение.
Как ни мало доверия заслуживают льстивые речи румынских министров, однако же все-таки хорошо, что мы избегнем лишних затруднений и неприятностей. Заметна и в Вене, и в Берлине некоторая перемена в тоне: австро-венгерский посол барон Лангенау заявил Гирсу, что граф Андраши дал румынам положительный совет держать себя скромнее и не вызывать нас на ссору. Из Берлина пишут в том же смысле и, кроме того, поддерживают наше требование, чтобы консул наш в Софии, Давыдов, принимал наравне с консулами других больших держав участие в совещаниях по введению в Болгарии нового политического устройства.
Государственный канцлер наш, видя такую перемену в настроении Европы относительно нас, снова начинает уже хорохориться, приписывая себе успешный оборот дел, между тем как в действительности он во всё время оставался в неведении относительно происходившего в политике. Даже с послами он уже не входит в личные сношения, предоставляя всю обузу Гирсу.
После заседания Комитета министров был я на совещании у великого князя Михаила Николаевича по поводу предстоящей передачи Ижевского и Сестрорецкого оружейных заводов новым лицам в [прежнее] коммерческое управление. В совещании этом участвовали генерал Баранцов и несколько артиллерийских генералов. Великий князь вмешался в это дело потому, что оно уже подало повод к городским пересудам и толкам. Надобно придумать, как оградить артиллерийское ведомство от новых нареканий и подозрений. Я лично очень рад тому, что великий князь, несмотря на временное только пребывание свое в Петербурге, взялся за такое щекотливое дело: он один мог, по своим личным отношениям с почтенным [и добрым] А. А. Баранцовым, подействовать на его убеждения, не возбуждая его раздражительности.
Вечером получил я телеграмму от князя Дондукова о том, что сегодня он выезжает из Софии в Тырново для открытия там народного собрания.
10 февраля. Суббота. В среду был бал во дворце, в Концертной зале, а завтра опять бал в Эрмитаже, несмотря на то, что в четверг скончался граф Григорий Александрович Строганов после долгой и мучительной болезни; сегодня же происходило погребение его. Я не был на этом обряде, чувствуя себя нездоровым, и завтра также не намерен выезжать.
Вчера получено известие, что румын заставили очистить Араб-Табию и отойти от Силистрии. Но и тут не преминули они выставить свое отступление как добровольную и временную уступку Европе, в надежде благоприятного для них решения спорного вопроса о новой границе. Канцлер прочел вчера государю проектированные циркулярные депеши к нашим послам относительно всех вообще вопросов, касающихся будущих границ княжества Болгарского. Но едва ли удастся логическими доводами опровергнуть преднамеренное, с враждебною против нас целью направление всего дела международными комиссиями.
Сегодня назначено открытие народного собрания в Тырнове, куда прибыл для этого князя Дондуков. Наше Министерство иностранных дел опасается какой-нибудь демонстрации, которая может расстроить весь план действий; недоверие к самому князю Дондукову заставило государя поручить генералу Тотлебену вести наблюдение за точным исполнением данных императорскому комиссару инструкций. К тому же неожиданное появление генерала Черняева в Филиппополе заставляет опасаться каких-нибудь новых затей этого сумасбродного честолюбца. Государем дано повеление генералу Тотлебену распорядиться о немедленном возвращении Черняева в Россию.
Также получена от генерала Кауфмана из Ташкента телеграмма, что Шир-Али, остановленный болезнью в пути, находится в безнадежном состоянии: у него открылась гангрена в ноге.
12 февраля. Понедельник. Чувствуя себя не совсем здоровым, я не выезжал два дня и избежал вчерашнего бала в Эрмитаже.
Из Тырнова получены сведения об открытии болгарского народного собрания; торжество совершилось в полном порядке, и князь Дондуков заявил надежду на беспрепятственное выполнение нашей программы. Вчера же был смотр, собранным в Тырнове болгарским войскам (5 дружин пехотных, сотня конная и батарея). По свидетельству нашего комиссара, эти зачатки болгарской армии представились весьма удовлетворительно – к изумлению собравшейся многочисленной публики и европейских консулов.
17 февраля. Суббота. Истекшая неделя (первая Великого поста) должна быть отмечена двумя событиями: кончиной великого князя Вячеслава Константиновича и тревогою, вызванною в городе поступившим в клинику Боткина больным, у которого ученый наш профессор нашел признаки чумы.
Великий князь Вячеслав Константинович скончался неожиданно для всех, после нескольких дней сильных болей в голове. По вскрытии тела нашли во внутренней части черепа нарост, от которого произошел туберкул в оболочках мозга. Сегодня тело перевезено в Петропавловскую крепость с обычным церемониалом, а завтра будет погребение.
Профессор Боткин, первый объявивший, что болезнь в станице Ветлянской есть чума, нашел ту же чуму и в заболевшем дворнике Артиллерийского училища. Такое внезапное открытие, конечно, всполошило весь Петербург; управляющий Министерством внутренних дел Маков поспешил в Зимний дворец, и здесь, вместе с Боткиным, перед глазами самого государя сочинена была статья для «Правительственного Вестника» о появившейся чуме. Эта страшная весть в официальной газете разом произвела переворот на бирже; все иностранные дипломаты переполошились. Но каково было общее удивление, когда на другой день целая врачебная комиссия, освидетельствовав больного, отвергла положительно чуму и признала болезнь его – сифилисом. Тогда всё опрокинулось на Боткина; в одной из газет появилась резкая передовая статья, озаглавленная крупными буквами: «Разоблачение авторитета Боткина». Только что принятые карантинные меры отменены, и умы успокоились; хотя сам Боткин все-таки продолжает считать болезнь чумою.
Вчера я узнал, что их величества собираются ехать в Крым 20 марта, кажется, только на весеннее время. Сегодня же при докладе государь объявил мне свое желание, чтобы я сопровождал его.