Книга Куколка (сборник) - Марсель Прево

Спокойствие и ясность суждений этого человека так импонировали мне, что мне показалось, будто передо мной не оскорбленный муж, а очень умный адвокат, ясно и трезво отстаивающий интересы своей доверительницы. Я понял, что самое лучшее, что я могу сделать, чтобы сохранить свое достоинство, это постараться принять такой же наружно спокойный вид и уравновешенный тон, так как это действительно единственный способ быть корректным и не показаться смешным: то, чего я всегда так опасался.

– Образ действия мадам Делесталь продиктует мне мое дальнейшее поведение, – твердо сказал я. – Я не стану делать никаких попыток… и не стану писать. Я не стану искать случая увидеть ее; то есть, не буду стараться завязать с нею какие бы то ни было сношения. Но, – значительно закончил я, – если мадам Делесталь сама напишет мне, – ей известен мой адрес, – и вызовет меня, то в какой бы час дня или ночи это ни было, я тотчас же явлюсь на ее зов и всецело предоставлю себя в ее распоряжение. И удержать от этого меня никто и ничто не будет в силах.

– Вы даете мне слово? – спросил Делесталь, слегка вспыхнув, впервые за весь наш разговор.

– Я сказал, и этого достаточно.

Делесталь на мгновение задумался, как будто что-то взвешивая и соображая.

– Хорошо! – сказал он вставая. – Полагаюсь на вас. Я закончил свою миссию и ухожу.

– Одно слово, – задержал я его, – я считаю долгом снова заявить вам, что я… вовсе не то… что вы думали… по отношению к вашей супруге… то есть…

– О, прошу вас, – прервал меня оружейник, – не будем возвращаться к этому вопросу. Ведь вы же видите, что как только вы касаетесь его, тотчас же начинаете путаться.

При этом он откровенно улыбнулся широкой улыбкой. Я не нашелся, что возразить, и молча проводил его до передней.

Весь этот разговор занял не больше четверти часа, но мне он показался бесконечным. Я остался, крайне недоволен самим собой и морально разбит, с ясным сознанием того, что меня провели и победили по всем пунктам, что очень неприятно для молодого дипломата.

«Я обещал больше не видеться с Мадлен!» – с тоской думал я, – в моей памяти ярко воскресало ощущение единственного поцелуя, которым она подарила меня.

О, этот незабвенный поцелуй! Одна мысль о нем потрясала меня так же сильно, как в ту минуту, когда я получил его.

Какое ужасное сознание! Мадлен навеки потеряна для меня, а я продолжал жить… Мне хотелось кинуть все и бежать, бежать, куда глаза глядят… Бросить Францию, Европу, отказаться от карьеры дипломата и укрыться на краю света.

Но куда бежать от своих мыслей, от своих чувств?

Я вспомнил дона Галиппе… Счастливец!.. Он мог искренне интересоваться деревянным и притом поверженным бюстом маленькой отшельницы Туйи!

Счастливец дядюшка де Тенси, испытавший разочарование в политической карьере, но нашедший полное духовное удовлетворение в своей агрономической деятельности!..

Но что меня особенно возмущало и приводило в бешенство, так это бессмысленность и необъяснимость моего приключения. Ведь оно было преисполнено противоречий и неправдоподобности.

Если мадам Делесталь не почувствовала ко мне внезапно загоревшейся страсти, то чем же объяснить ее похищение меня на маскараде? Да, да, ведь она именно похитила меня с бала; другого выражения, более подходящего, я не нахожу. Почему она хотела поужинать со мной в первый же вечер? Зачем она назначила это свидание? Зачем ее видимое согласие нарушить супружеский долг? А ведь между тем все это было, я не грезил, я все это пережил наяву!..

И эта женщина, эта смелая и решительная влюбленная соглашалась во избежание скандала и огласки не видеться с человеком, которому она дала такие доказательства любви и полного равнодушия и презрения к опасностям и к требованиям приличия!.. И, приподнявши передо мною завесу райского блаженства, она равнодушно покидала меня на полную тоску одиночества и неудовлетворенности?.. Нет, это было чересчур дико и несообразно! Ясно, что это – махинации хитроумного супруга. Еще бы! Ему-то это на руку! Но это невозможно!.. Я уверен, что Мадлен напомнит о себе. Весьма вероятно, что она просто-напросто делает вид, что соглашается с мужем, чтобы отвлечь его внимание и усыпить его подозрительность. Но, как только она добьется развода, она тотчас же призовет меня к себе.

Я дал слово не писать мадам Делесталь, но сохранил за собой право узнать, что с нею делается. Поэтому я тотчас же постарался незаметно собрать некоторые сведения относительно нее.

Это оказалось вовсе не трудно, так как в тех домах, которые мне рекомендовали мои опекуны, нашлись люди, знакомые с супругами Делесталь. Но полученные мною сведения были крайне ограничены: «Мадам Делесталь?.. Очень хорошенькая женщина, бразильянка по рождению. Ее муж – очень богатый и уважаемый человек… У них собственный дом-особняк на улице Пьер Шаррон… Она очень мало выезжает… Это – очень порядочная женщина», – вот и все, что мне удалось узнать.

Я тщетно прогуливался вечером мимо дома Делесталь или, сидя в фиакре, наблюдал из-за спущенной шторки за окнами особняка и за входной дверью – я ни разу даже мельком не увидел дорогого силуэта Мадлен.

Но зато я имел удовольствие неоднократно видеть самого Делесталя.

Потом настал день, когда я, придя к знакомому дому, нашел его сумрачным и безмолвным, с наглухо закрытой входной дверью и окнами, замазанными мелом. Вскоре я услышал, что «супруги Делесталь уехали в свой замок». Я не дождался от Мадлен ни одной строки; она не подала мне и признака жизни. Субъект с седеющими баками был прав: Мадлен умела держать данное слово.

В чувстве первой, юной любви таится столько сладостного опьянения, столько скрытого наслаждения, что я не особенно страдал, даже несмотря на всю напряженность и безуспешность своих надежд и ожиданий. А ждал я долго: прошли недели и недели после памятного свидания на улице Боккадор и упорного молчания Мадлен.

Меня вероятно поддерживало горделивое сознание, что я замешан в романтическое приключение; то, о чем я так страстно мечтал в отрочестве, и это сознание поддерживало мое чувство, как лихорадка фиктивно поддерживает силы больного.

У меня было приключение… и какое приключение! Тут были и маскарад, и ужин в ресторане, и тайное свидание, на котором застал ревнивый муж… Я сразу познал острую прелесть неопределенности, неги и опасности. Будучи несведущим в жизни, как сущий младенец, я сразу попал в сложное сцепление ярких человеческих страстей. И, несмотря на свое смятение и крайнюю застенчивость, я благодаря своему воспитанию сумел настолько ловко держать себя, что ничем не выдал своей растерянности и неопытности, а наоборот сумел с достоинством выйти из крайне неловкого и затруднительного положения.

И это сознание преисполнило меня гордости. Но, когда я понял, что Мадлен не только для вида, но на самом деле покинула меня, то этой бесплодной гордости оказалось недостаточно, чтобы заполнить всю бездонную печаль и страшное чувство одиночества.

И, оставшись один, не нуждаясь больше в поддержании внешнего декорума, я превратился в того слабого ребенка, каким я был в действительности, и предался страшному и безнадежному отчаянию.