Книга Судный день - Курт Ауст

Плотника нигде не было. Чтобы не тревожить священника, Томас уселся за длинным столом.

Я обрадовался: спалось мне плохо, поэтому хотелось посидеть в тишине, чтобы окончательно проснуться. И меньше всего мне в тот момент хотелось разговаривать с пастором и, возможно, выслушивать дальнейшие рассуждения о конце света. Настроение у меня и так было хуже некуда.

Улыбаясь, как ни в чем не бывало, Мария поставила перед нами миски с кашей. Томас поздоровался с девушкой, а я, холодно кивнув, отвернулся и набросился на горячую кашу, но не рассчитал и обжег язык. Передо мной тотчас же возникла кружка холодного пива. Сама же Мария заспешила на кухню, к кастрюлям.

Я сидел спиной к кухне, передо мной были тарелки и плошки с едой, и я смотрел в окно, где тысячей огоньков рассыпался по снегу солнечный свет. Как его звали?.. Ньютон? Томас же рассказывал о нем… Я вспомнил, как профессор объяснял, что свет состоит из нескольких цветов, и теперь я заметил отсветы на снегу – синие и красные. И желтые тоже? Значит, вот что изучал тот англичанин? Блики на снегу непрерывно меняли свой цвет, и это зрелище захватило меня, так что даже настроение немного улучшилось. На улице вдруг неистово защебетали непонятно откуда взявшиеся птички. “Небо такое синее – значит, погода будет хорошей, – подумал я, – как раз вовремя. Если Томас позволит, то после завтрака пойду помогу Альберту разгребать снег”, – решил я.

В эту секунду позади меня открылась дверь, и по выражению лица Томаса я понял, что пришел плотник. На мгновение в глазах профессора мелькнула настороженность, но затем он приветливо улыбнулся, и плотник решил сесть с нами. Кряхтя и охая, он опустился на скамью возле меня.

– После местного пива башка совсем чугунная, – пробормотал он, потирая виски.

Мария молча поставила перед ним миску каши, но на лице ее не промелькнуло и тени улыбки, – это я заметил. Плотник быстро взглянул на меня и, зачерпнув ложкой каши, подул на нее. Поймав на себе его взгляд, я удивился и растерялся – в глазах плотника светилась такая сила, что я испуганно отвернулся и долго не поворачивался, стараясь избежать его взгляда. Судя по всему, плотник испытывал ко мне самые противоречивые чувства, которым я даже названия подобрать не смог бы. В душе, казалось, лютая злоба боролась с черной завистью.

Но выиграли молчание и миска с кашей.

Склонившись над миской, каждый из нас троих сосредоточенно дул на кашу, жевал и запивал еду пивом. Дули, жевали и запивали пивом. Своеобразный ритуал пробуждения…

Томас доел первым. Он попросил Марию сварить нам кофе, и, довольно вздохнув, принялся отхлебывать этот темный напиток, обмакивая в чашку овсяное печенье. Я смотрел в окно на Альберта. Ему придется расчистить немало дорожек…

– Густаф… – Томас проговорил это так, будто смаковал еду, – откуда ты знал графа д’Анжели?

– Чего-о?! – изумился плотник. – Знал графа… какого черта мне его было знать, этого графа?

– Но ведь в четверг вы с ним поссорились, верно?

– Поссорились? Да какого черта мне было с ним ссориться? С такими вояками лучше не связываться. А то недолго и на тот свет отправиться! Ну уж нет, не ссорился я с ним! Может, кто другой… – Он многозначительно посмотрел на Томаса. Тот немного подождал и в конце концов спросил:

– Кто?

Плотник с важным видом огляделся. Возможно, ему хотелось привлечь еще чье-нибудь внимание. Потеряв всякую надежду, я взглянул в окно. Альберт скрылся за дверью конюшни. Лопата валялась на снегу. Но где же Альберт? Из-за сугроба показалась вдруг рука, словно искривленная судорогой, но тут же опять исчезла. Я вскочил.

– Альберту плохо! Надо помочь ему! – Не раздумывая я выскочил во двор и, перепрыгивая через сугробы, устремился к расчищенной тропинке. Когда я добрался до Альберта, он неподвижно лежал ничком, уткнувшись лицом в снег. Бездыханный!

“Еще одна смерть!” – пронеслось у меня в голове.

Подоспевший Томас помог мне приподнять конюха и перевернуть его на спину. Томас взглянул на священника с плотником – те стояли на крыльце и смотрели на нас.

– Идите сюда! Нужна помощь! – крикнул он.

Плотник усмехнулся, покачал головой и вернулся в трактир, где его ждала трапеза. Священник прикрыл за ним дверь, но пошел в обход дома, так чтобы ступать по расчищенной тропинке. На ногах у него были ботинки. Не проронив ни слова, он помог нам внести Альберта в конюшню и уложить на лежанку. Потом коротко кивнул головой и удалился.

Томас достал из жилетного кармашка очки и приложил стекло к губам Альберта. Стекло слегка запотело, и профессор довольно ухмыльнулся. Он приподнял конюху веки, но глаза у того закатились, так что видны были только розоватые белки. Затем профессор заглянул ему в рот, осмотрев язык – белый, распухший и сухой. Потом, задрав грязный свитер и рубаху, ощупал живот Альберта.

– Этот живот в последнее время едой не баловали, – сказал он, – за все время, пока мы здесь, Альберт почти не ел и не пил. Мы и сами это заметили, да и Мария подтвердила. Вчера за ужином он ковырялся в еде с таким видом, будто она протухшая. И ничего не пил. Думаю, от твоего внимания это не укрылось.

Томас вновь осмотрел язык Альберта.

– Так я и думал, что он потеряет сознание… Подобный пост не всякий выдержит, – профессор еще раз заглянул конюху в глаза, – и обезвоживание – хуже всего. Ему срочно нужна жидкость. Растопи печь и вскипяти воды. Вода нужна теплая, так что сначала вскипяти, а потом немного остуди, чтобы он не обжегся.

Угольков было предостаточно, возле стены высился штабель дров, и вскоре в печке запылал огонь. Набрав в котелок снега, я вскипятил воду, а затем поставил котелок в снег. Томас отыскал деревянную ложку и, зачерпнув воды, осторожно поднес к губам. Одобрительно кивнул мне – мол, вода прогрелась в самый раз, развел в стороны усы Альберта и медленно, со всем терпением начал вливать в рот конюху воду.

Дверь позади нас вдруг распахнулась, и в кузницу вбежала Мария.

– Он что – умер?! – запыхавшись, вскричала она.

– Нет, – успокоил девушку Томас, – но ему нужно несколько дней отдохнуть и набраться сил, а для этого ему нужна еда и питье. Скажи… – и Томас отвел от безжизненного лица Альберта руку с ложкой и посмотрел на Марию, – почему ты думаешь, что Альберт сам себя замучил? То есть что он нарочно не ел и не пил?

Мария растерянно покачала головой и опустилась между нами на колени.

– Альберт не такой. Он всегда ест и пьет как лошадь. Порой он становился сердитым и несговорчивым – особенно весной, на Пасху. Мы об этом знали и старались его в это время не тревожить, пока он не успокоится. Но таким, как сейчас, – нет… – Девушка наклонилась и осторожно похлопала его по щеке, словно боясь разбудить. – Он был очень хорошим. Когда хозяйка злилась или постояльцы попадались непростые, он всегда меня утешал. Был мне вроде старшего брата…

Томас ласково улыбнулся:

– Не бойся. Альберт скоро поправится.