Книга Скрипка - Энн Райс

Разумеется, было темно, так как в это времягода в восемь вечера уже сгущаются сумерки, однако дождя не было, только дулприятный, почти теплый ветерок.

Я вышла из ворот, повернула на углу налево имедленно прошлась по старой кирпичной дорожке вдоль Притания-стрит, наслаждаяськаждой колдобиной, каждой ямкой, каждым рискованным шагом. Сердце гулкостучало. Меня так переполняли опасения, что я едва могла их вынести. Последниенесколько часов тянулись ужасно медленно, и я думала только о нем.

Я даже приоделась специально для него! Какглупо. Конечно, для меня это всего лишь означало белую блузку с еще большимколичеством тонких кружев, черную шелковую юбку до щиколоток и легкую накидкубез рукавов из черного бархата. Униформа Трианы, только получше качеством. Воти все. Чистые волосы распущены по плечам – вот и все.

Когда я подошла к концу квартала, то увидела,что впереди горит тусклый уличный фонарь, от которого темнота вокруг казаласьеще более густой и еще сильнее давила на психику. И тут я впервые поняла, чтона углу Третьей улицы и Притания-стрит больше не растет дуб!

Должно быть, с тех пор как я последний разпрошлась по этому кварталу, прошло несколько лет. Ведь когда-то здесь точно росдуб. Я помнила, как фонарь светил сквозь его крону на высокую черную чугуннуюограду и на траву.

Сильные тяжелые ветви дуба были искривленными,но не настолько толстыми, чтобы ломаться под собственной тяжестью.

Кто же это сделал? Я обратилась к земле, квывороченным кирпичам… Теперь я разглядела то место, где когда-то рос дуб, но вяме не осталось ни одного корешка. Сплошная земля, неизбежная земля. Ктоуничтожил это дерево, которое могло бы жить века?

А впереди, по другую сторону Притания-стритначинались центральные поместья Садового квартала, теперь казавшиеся пустыми,гулкими, черными со своими запертыми, заколоченными особняками.

Но слева от меня, на Притания-стрит, прямоперед часовней горели яркие огни, до меня доносился приятный гул голосов.

На углу улицы стояла только часовня, точно также как мой дом в окружении лавровишни, дубов, дикой травы, бамбука и олеандразанимал целый угол, выходя фасадом на Сент-Чарльз-авеню.

Часовня располагалась в нижнем этаже огромногодома, гораздо большего, чем мой собственный. Возраст обоих домов был одинаков,но этот отличался грандиозностью и пышным литьем.

Когда-то здесь находился, вне всяких сомнений,классический центральный вестибюль, по обе стороны которого вытянулисьгостиные, но все это было переделано задолго до моего рождения. Первый этажполностью опустошили, украсив статуями, картинами святых и великолепным белымалтарем… Тут же поместили золотую дарохранительницу. Что еще? Вечной помощиБожья Матерь – русская икона.

Именно к этой Божьей Матери мы приносили нашицветы.

Сейчас уже это не имело никакого значения.

Разумеется, он знал, как сильно я когда-толюбила это место: здание в целом, сад, ограду, саму часовню. Он знал все омаленьких поникших букетиках цветов с надломленными стебельками, которые мы –Розалинда, мама и я – оставляли во время наших вечерних прогулок на оградеалтаря, – еще до окончания войны, еще до появления Катринки и Фей, еще дотого, как мать превратилась в запойную пьянчужку. Еще до того, как пришла смерть.Еще до того, как пришел страх. Еще до печали.

Он знал. Он знал, как здесь все выглядело –каким был этот огромный дом с широкими ровными террасами, железной балюстрадой,одинаковыми каминными трубами, возвышавшимися над фронтоном третьего этажа, вчем безошибочно угадывался новоорлеанский дизайн.

Трубы, парящие вместе под звездами. Трубы,возможно, уже не существующих каминов.

В тех верхних комнатах была устроенавоскресная школа, когда мама была девочкой. В самой часовне когда-то стоял гробмоей матери на похоронных дрогах. В этой часовне, оставшись одна, я играла наоргане темными летними ночами, когда священники позволяли мне запереться иникого больше не было. Я все старалась сотворить музыку.

Только терпения святых хватало на те жалкиеобрывки песен, что я играла, на аккорды и гимны, которые я старалась выучить,заручившись туманным обещанием, что однажды, если органистка позволит, янепременно сыграю самостоятельно. Но этого так и не случилось, так как я неовладела мастерством игры и мне не хватило смелости даже попробовать.

Дамы Садового квартала всегда надевали намессу очень хорошенькие шляпки. Мне кажется, мы единственные приходили вплатках, как крестьянки.

Чтобы все запомнить, можно было обойтись и безсмерти, и без похорон, и даже без милых прогулок в сумерках с букетиками вруках, и без фотографии мамы с еще несколькими девочками, выпускницами среднейшколы – большая редкость по тем временам, – с короткими стрижками и вбелых чулочках, которые стояли с букетами слева от этих самых ворот.

Разве можно было забыть эту старую часовню,хотя бы раз помолившись в ней?

Прежний католицизм всегда сопровождалсязапахом свечей из чистого пчелиного воска и ладана, который непременноприсутствует в любой церкви, где высоко к потолку подвешена дароносица, и в товремя тени скрывали святых с милыми лицами, великомучениц, вроде святой Риты, ижуткое восхождение Христа на Голгофу.

Молитвы по четкам были не просто зазубрены,для нас это было заклинание, с помощью которого мы представляли страданияХриста. Молитва Тишины означала сидеть очень тихо на скамье, ни о чем не думатьи позволить Богу говорить прямо с тобой. Я знала наизусть латинский текстобычной мессы. Я знала, что означают гимны.

Все это было давно сметено. Вторым ВатиканскимСобором.

Но часовня до сих пор оставалась часовней, длятех католиков, которые теперь молились по-английски. После модернизации я былаздесь всего лишь раз – три или четыре года тому назад на свадьбе. Не увиделаздесь ничего, что было дорого моему сердцу. Пражский Младенец Иисус в своейзолотой короне тоже исчез.

Да, у тебя есть основания для такого поступка.Ты оказываешь мне честь. Концерт ради меня в этом месте, куда я приходила дотого, как убила ее и вообще кого-нибудь из них, беспокоясь о цветах на алтарнойограде.

Я улыбнулась сама себе, прислонившись насекунду к забору. Оглянулась и увидела, что с меня не сводит глаз Лакоум. Это явелела ему держаться поблизости. Я не меньше других боялась злодеев на темныхулицах.

В конце концов, мертвые не могут тебе ничемнавредить, если только ты не встречаешь призрака, который играет музыку повелению самого Бога, призрака, которого зовут Стефан.