Книга Скрипка - Энн Райс

Мне приснились Лев и Челси, будто я с нимиустроила ссору в кафе, и Лев все время приговаривал: «Как много лжи, сплошнойлжи». Я поняла, что он подразумевает: он и Челси… и она такая расстроенная,такая добрая, любящая его, жаждущая его… А ведь она была моей подругой. Потомвдруг вернулись самые ужасные воспоминания: гневные речи отца, плач мамы в этомдоме, из-за нас, а я так к ней и не подошла… И все это слилось со сном. Скрипкапела и пела, стремясь вызвать боль, как это умел делать только Чайковский,мучительную боль, ало-красную, сладостную и яркую.

Довести меня до сумасшествия? Не выйдет! Нопочему ты хочешь, чтобы я страдала, почему ты хочешь, чтобы я вспоминала всеэто, почему ты играешь так красиво, когда я вспоминаю?

А вот и море.

Боль слилась со сном; мама читает мне стишокна ночь из старой книги: «Цветочки кивают, тени ползут, над холмом загораетсязвездочка».[14]

Боль слилась со сном.

Боль слилась с его изумительной музыкой.

Глава 8

В гостиной оказалась мисс Харди. Когда явошла, Алфея как раз расставляла кофейные чашки.

– При обычных обстоятельствах мне бы и вголову не пришло беспокоить вас в такой час, – сказала мисс Харди, чутьприподнимаясь, когда я наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. На ней былоплатье персикового цвета, которое очень ей шло, седые волосы уложены видеальные и в то же время послушные локоны. – Но, видите ли, он попросилоб этом. Он особо подчеркнул, что нужно пригласить вас. Он так уважает вас за вашмузыкальный вкус и за ту доброту, что вы к нему проявили.

– Мисс Харди, я еще не совсем проснулась,а потому плохо соображаю. Проявите ко мне снисхождение. О ком это мы сейчасговорим?

– О вашем друге, скрипаче. Я понятия неимела, что вы с ним знакомы. Как я уже сказала, я бы не стала просить васпоявиться на людях в такое время, но он сказал, что вы захотите прийти.

– Куда? Я не совсем поняла, простите.

– В часовню за углом сегодня вечером. Намаленький концерт.

– Вот как.

Я опустилась на стул.

Часовня.

Я вдруг с удивлением увидела все знакомыепредметы в часовне, будто внезапная вспышка осветила безвозвратно потерянные доэтой секунды детали. Я увидела ее не теперешней, после Второго ВатиканскогоСобора и радикальных переделок, а такой, какой она была прежде, когда мы всевместе ходили на мессу. Когда нас за ручки водила туда мама, Роз и меня.

Должно быть, вид у меня был растерянный. Явдруг услышала пение на латыни.

– Триана, если вас это расстраивает, то япросто скажу ему, что вам еще слишком рано появляться в обществе.

– Так он собирается играть вчасовне? – спросила я. – Сегодня вечером. – Я кивнулаодновременно с ней. – Небольшой концерт? Что-то вроде сольноговыступления.

– Да, на нужды здания. Вы сами знаете, вкаком плохом оно состоянии. Нужна краска, нужна новая крыша. Вам все этоизвестно. Мы все немного удивились. Он просто зашел в офис нашего Союза изаявил, что хочет выступить. Дать концерт, а все вырученные средства передатьна нужды здания. Мы никогда о нем не слышали. Но как он играет! Только русскийспособен на такую игру. Разумеется, он назвался эмигрантом. Он никогда не был втеперешней России, в чем не приходится сомневаться: вид у него совершенноевропейский. Но только русский способен так играть.

– Как его зовут? Мисс Харди удивилась.

– Я думала, вы знакомы, – заговорилаона еще мягче, озабоченно хмурясь. – Простите меня, Триана. Он сказал нам,что вы его знаете.

– Так и есть, я знаю его очень хорошо.Думаю, это чудесно, что он будет играть в часовне. Но мне неизвестно его имя.

– Стефан Стефановский, – тщательновыговаривая каждый звук, произнесла она. – Я выучила наизусть, сначалазаписала и уточнила с ним каждую букву. Русские имена. – Она повторила егоимя, сделав ударение на первом слоге. – Этот человек, бесспорно, обладаетшармом, и не важно, есть ли у него в руках скрипка или нет. Темные брови, оченьпрямые, необычная прическа, по крайней мере для этого времени: классическиемузыканты предпочитали другую длину волос. Я улыбнулась.

– Все теперь переменилось. Как странно,но длинные волосы теперь носят рок-звезды, а не классические музыканты. А самоестранное то, что, вспоминая все концерты, на которых я когда-либобывала, – даже самый первый, Исаака Стерна, – я не могу, знаете ли,припомнить, чтобы те музыканты носили длинные волосы.

Миссис Харди начала проявлять беспокойство.

– Очень приятно, – вновь заговорилая, стараясь собраться с мыслями. – Значит, вы сочли его красивым?

– Все наши дамы потеряли головы, кактолько он ступил через порог! Такие эффектные манеры. К тому же акцент. А когдаон приложил к плечу скрипку, приложил к струнам смычок и начал играть, то, мнекажется, на улице остановилось движение.

Я рассмеялась.

– Нам он сыграл что-то совсемдругое, – продолжила миссис Харди, – не то, что играл… – Онавежливо замолкла, потупив глаза.

– …В ту ночь, когда вы нашли меня здесь сКарлом, – договорила за нее я.

– Да.

– То была красивая музыка.

– Да, наверное, хотя, откровенно говоря,я не прислушивалась.

– Вполне понятно.

Внезапно она смутилась, засомневавшись вуместности своих слов.

– Закончив играть, он очень высокоотозвался о вас: сказал, что вы принадлежите к тем редким людям, которыедействительно понимают его музыку. И это все было сказано целой толпеочарованных женщин всех возрастов, включая половину Младшей лиги.

Я рассмеялась. Просто для того, чтобы она нечувствовала себя не в своей тарелке. И на секунду представила себе женщин,молодых и старых, падающих в обморок при виде этого призрака.

Но какой поразительный поворот событий. Я имеюв виду это приглашение.

– В какое время сегодня, миссХарди? – поинтересовалась я. – Когда он будет играть? Я не хочупропустить начало.

Она смотрела на меня секунду, испытываязамешательство, а затем с огромным облегчением принялась выкладыватьподробности.

Я отправилась на концерт за пять минут доначала.