Книга Джулия. Сияние жизни - Звева Казати Модиньяни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дала честное слово молчать, – торжественно поднося руку к сердцу, объяснила Изабелла.
Гермес пытался всеми возможными способами вытянуть из нее хоть какую-то информацию, но тщетно: Изабелла не проговорилась.
Отчаявшись узнать что-либо, Гермес решился даже позвонить Ровелли в газету, но там ему сказали, что журналист в отпуске.
На Гермеса вдруг накатилась ревность, он почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Все ясно: она уехала со своим первым мужем.
Он вспомнил, что и с ним такое было. Когда дочь несколько месяцев назад попала в автокатастрофу, он готов был ради сохранения ее душевного равновесия вернуться к Марте. Может быть, с Джулией происходит что-то похожее? Теа чувствовала себя одинокой, ей хотелось соединить родителей, вернуть семью. Разве не может быть, что и Джорджо хочет того же?
Гермес был в полной растерянности, его мучили сомнения, любовь, ревность. Мысль, что он может потерять любимую женщину, была для него нестерпима. Он ничего не понимал, но одно знал точно: все изменилось с того самого утра, когда Джулия вернулась от профессора Пьерони.
Кивнув на ходу секретарше, он вошел в кабинет.
– Прошу, профессор Корсини, рад вас видеть, – с шутливой официальностью приветствовал Пьерони своего коллегу.
Гермес вплотную подошел к письменному столу.
– Я хочу знать, что с Джулией, – требовательно сказал он.
Пьерони посмотрел на него серьезно и одновременно чуть насмешливо.
– Почему бы тебе ее саму об этом не спросить? – делая вид, что не замечает взвинченного состояния Гермеса, спросил в свою очередь Пьерони. – По моей части у нее все в полном порядке, а если тебя что-то еще беспокоит, поговори с ней сам.
– Я не могу этого сделать, она уехала.
– Существуют телефоны.
– Не знаю, куда звонить.
– Успокойся, Джулия здорова, а приступы тошноты – это из другой области.
Гермеса вдруг осенило.
– Она беременна?!
– Запомни, я тебе ничего не говорил, ты сам до этого додумался, – хитро улыбаясь, заметил старый профессор.
– Она взяла с тебя слово молчать, так или нет?
– Можешь говорить, что хочешь, но от меня ты ничего не добьешься.
– Но почему она скрывает это от меня? – почти с отчаянием воскликнул Гермес.
– Я могу тебе повторить еще раз: ее здоровье не внушает ни малейших опасений, остальное – не мое дело.
– Это все? – спросил Гермес, направляясь к двери.
– Все, мой дорогой, больше мне нечего тебе сказать. – И он, поднявшись из-за стола, проводил хирурга до двери.
Гермес, сияя от счастья, направился к лифту. Ему казалось, что он не идет – летит. Впервые в жизни он почувствовал себя отцом, отцом своего будущего ребенка. Да, у него уже есть дочь, но из-за сложных отношений с Мартой он не смог реализовать своих отцовских чувств, и его это мучает.
Надо найти Джулию во что бы то ни стало.
– Большой оригинал был ваш дедушка, но человек значительный. Как говорится, самостоятельный, – сказал Артемио Дзоболи, возясь с проводкой в кухне.
Отец маленькой Заиры, несмотря на молодой возраст, знал немало историй из жизни легендарного командира Сопротивления Филина. С годами эти истории обрастали фантастическими подробностями и стали больше походить на легенды.
– Когда Убальдо Милкович умер, я был совсем мальчишкой, – продолжал Артемио. – Это ведь в Милане случилось, если не ошибаюсь?
– В Милане, – подтвердила Джулия и улыбнулась.
– Говорят, он умер в объятиях какой-то знаменитой артистки, – с нескрываемым восхищением заметил отец Заиры.
– Возможно, – уклончиво ответила Джулия, решив не разочаровывать молодого человека.
На самом деле ее дедушка умер в объятиях директрисы лицея, в котором работал отец. Какая разница, в конце концов? Если им больше нравится актриса, пусть будет актриса.
Артемио говорил и говорил, рассказывая то, что сохранилось в памяти здешних жителей, а Джулия думала о том, что за все надо платить. Если хочешь, чтобы у тебя горела лампа, имей терпение выслушивать болтовню электрика.
– Ну вот, можете пользоваться, – сказал Артемио, включая свет. – Все в порядке. Еще надо что-нибудь поправить?
– Спасибо, больше ничего не надо, – ответила Джулия, со вздохом облегчения закрывая за ним дверь.
Она подошла к книжной полке и достала одну из толстых тетрадей, исписанных полудетским почерком. Это был дневник, который она вела здесь, в Модене, во время летних каникул.
«Сегодня мне исполнилось пятнадцать лет, – прочитала Джулия. – Я ненавижу весь мир и только Гермеса люблю больше жизни».
Почерк был аккуратный, ровный, видимо, она очень старалась.
Мысли ее вернулись к дневнику Джорджо, который она нашла в комнате сына после его отъезда с Лео и привезла сюда. Перечитывая по нескольку раз каждую страницу, она поняла, что мальчик ее бесконечно несчастлив.
Ей захотелось сравнить записи сына со своими в том же возрасте, чтобы попытаться понять мысли и чувства пятнадцатилетнего подростка. Но чем больше она думала о своем и его переходном возрасте, тем больше ощущала разницу между собой и сыном.
У Джорджо не было главного – уверенности в себе, поэтому он чувствовал себя неприкаянным в окружающем мире. Она не смогла воспитать его сильным, способным бороться за свою жизнь. А если она упустила одного ребенка, какое она имеет право давать жизнь другому? Джулия всегда боялась за Джорджо, и этот страх передался ему и сделал его слабым и беззащитным. Лео на прощание сказал ей: «Я приведу его в порядок». Но что он может сделать, если совсем не знает Джорджо? Как он преодолеет тягу сына к наркотикам?
Джулия очень надеялась, что до наркотической зависимости еще не дошло, а речь может идти пока только о возрастном психологическом срыве. Куря свой мерзкий чилим, Джорджо хотел доказать всем, и себе в первую очередь, какой он сильный.
– Дедушка, – спросила она вслух, глядя на фотографию Убальдо Милковича, – как бы ты поступил на моем месте?
Ей показалось, что дед улыбнулся ей из серебряной рамки.
– Надо смотреть правде в глаза. – Джулия могла поклясться, что слышит теплый, до боли родной голос деда. – Тот, кто старается спрятаться от проблем, только откладывает их решение.
Она не понимала, слышится ли ей голос Убальдо, или это она сама рассуждает вслух.
– В мире исчезли ясные ориентиры, нравственные ценности. Для теперешнего поколения все это высокопарная чушь. Я потерпела полное фиаско как мать. Могу ли я родить еще одного ребенка? Имею ли право брать на себя такую ответственность? И еще, дедушка, меня поцеловал один человек. Я позволила ему, хотя совершенно его не знаю.