Книга Фредерик и Фредерика - Лира Лав

Фред повернулся к девушке и поразился — та покрылась ярким румянцем то ли от смущения, то ли от гнева.

— Ты знаешь этого Пепперкорна?

— Да. — Она вздохнула. — Отпусти этого парня. Он не опасен. Пусть следит, если хочет.

Молодой человек внимательно посмотрел на нее, повернулся к незадачливому сыщику и сказал:

— Уезжайте, мистер. Я не буду звонить вашему боссу, если вы прекратите эту глупую слежку. Может, вам удастся выкрутиться и сохранить свое место.

— Спасибо, парень, за доброе слово. Только, думаю, я все же попробую найти себе другое занятие. Не лежит у меня душа к этому, если честно. А вы, мисс, лучше держитесь подальше от этого мистера Пепперкорна. Чувствуется, он мерзавец, каких поискать. — С этими словами мужчина приподнял кепку, сделал полупоклон в сторону Фредерики, сел в машину и уехал.

Молодые люди остались стоять на пустынном шоссе. Фред не выдержал первым.

— Ты не хочешь объяснить мне, что все это значит? — спросил он. — Тебе грозит опасность? Кто этот Пепперкорн? Шантажист? Что ему от тебя надо?

Девушка медленно подняла голову и встретила его заботливый взгляд. Боже, какой позор! Почему, ну почему она не сделала этого уже давно? И что теперь? Придумать что-нибудь и превратить умолчание в откровенную ложь? Нет! Фредерика ван дер Лауффен не опустится до такого. Никогда! Она глубоко вдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, и призналась:

— Роджер Пепперкорн — мой жених.

Фред отшатнулся, словно она ударила его по лицу.

— Жених?! — Он ушам своим не верил. Не может быть! Только не это! Что же творится с миром? Если уж такая девушка, как Фредди, солгала, то кому же тогда верить? Как жить дальше?

— Фред, послушай, это не то, что ты думаешь, — заторопилась она, с ужасом наблюдая, как он побелел. Словно снег на обочине.

— И когда же свадьба?

— Восьмого апреля. Но…

Фред поднял руку.

— Не надо, Фредди. Не унижай ни себя, ни меня объяснениями. — Он помолчал и с болью в голосе прибавил: — Знаешь, это как постоянно возвращающийся кошмар. Иногда его не бывает месяц, год, пять лет. Уже начинает казаться, что он не вернется, расслабляешься, а он тут как тут. Ну хорошо, садись в машину. — Девушка кинулась к нему, но он твердо отстранил ее. — Не стоит, Фредерика, успокойся. Ничего страшного не произошло. Я ведь и раньше знал, что женщинам нельзя верить. Так что ты не открыла для меня ничего нового.

— Фред, поверь, я собиралась сказать тебе вечером. Хотела сегодня утром, но после вчерашнего и этой встречи со Стефеном у меня просто сил не было. — Он повернулся и пошел к грузовику, не обращая на нее внимания. — Фред, ну послушай, пожалуйста! Я прошу тебя! Я не люблю Роджера! Никогда не любила! И приняла его предложение только потому, что дядя волновался, как бы я не осталась одна-одинешенька. Я сделала это исключительно ради того, чтобы он мог умереть спокойно, не терзаясь за меня. — Но он не оглядывался, не слушал ее. В полном отчаянии Фредерика выкрикнула: — Я тебя люблю, Фред, тебя!

Это он услышал. Остановился, оглянулся и ледяным тоном произнес:

— Не оскверняй этого слова, маленькая лгунья. Ты такая же, как все. А я-то, дурак, поверил тебе. Ну, довольно болтовни, садись в машину. Я отвезу тебя в Денвер. Там ближайший крупный аэропорт. А оттуда ты уж добирайся самостоятельно. Деньги есть?

Она молча кивнула, поняв, что спорить бесполезно. Гордо вскинув голову, поднялась в кабину и села, отодвинувшись как можно дальше от разгневанного молодого человека.

Они молча проделали обратный путь. Фредерика несколько раз порывалась заговорить, но он каждый раз качал головой, отказываясь слушать.

Фред высадил девушку в центре, снял ее сумку и холодно произнес:

— Прощай. Надеюсь, ты осталась довольна путешествием. Удалось вскружить голову еще одному доверчивому идиоту.

Она задохнулась, на глаза навернулись слезы отчаяния и обиды.

— Фред, пожалуйста, я… — Но он так посмотрел на нее, что она проглотила конец фразы. — Прощай, Фред.

— Прощай, — сдавленным голосом повторил он. — Будь счастлива.

Затем решительно поднялся в кабину, завел мотор и уехал. А она еще долго смотрела ему вслед, глотая слезы.

11

— Фред!

— Что?

— Фред, тебе нравится мое новое платье?

— Угу.

— Но ты даже не посмотрел на него!

— Угу.

— Фред, ты слышишь меня?

— Угу.

— Фред, черт бы тебя побрал! — взвизгнула Мэгги и хлопнула по столу газетой. — Ты почти две недели сидишь за этим столом и говоришь только «угу» или «что»! Ты пришел из того проклятого рейса и ни разу с тех пор даже с Люси не поиграл! Что с тобой творится, Фред?

— Угу.

Она подошла к брату и присела перед ним на корточки, решив во что бы то ни стало вывести его из этого заторможенного состояния.

— Фред, посмотри на меня, родной. Я Мэгги, твоя сестра. Я люблю тебя. Мне плохо без тебя. И страшно.

Он оторвал мутные, покрасневшие от бессонницы глаза от скатерти, перевел их на маленькую фигурку.

— Я здесь, Мэг.

— Нет, Фред. Здесь только твоя оболочка. И та уже на ладан дышит. А где настоящий ты, я не знаю. Пожалуйста, поговори со мной, Фред. Ты даже не представляешь, как мне страшно. По-настоящему страшно. В первый раз после смерти мамы и папы.

Эта фраза привела его в чувство. Он снова посмотрел на сестру и словно впервые увидел ее. Поднял, посадил к себе на колени, обнял. А потом, к ее ужасу, уткнулся ей в плечо и заплакал — тяжело, сотрясаясь всем телом, как плачут только очень сильные мужчины. Она молча гладила грязные темные волосы и шептала на ухо какие-то нежные пустяки.

А когда он наконец затих, тихо спросила:

— Это… из-за девушки, Фред?

Он молча кивнул.

— Хочешь мне рассказать?

— Не сейчас. Попозже.

— Ты встретил ее в том рейсе, да?

— Да.

— Как это случилось? Ты подвозил ее?

— Да.

— Но ты же не берешь попутчиков! — воскликнула Мэгги, намереваясь любой ценой продолжать разговор, не дать Фреду снова замкнуться, уйти в свое горе.

Он усмехнулся, вспомнив их первую встречу. Она стояла рядом с Гарри — молодая, стройная, красивая, с распущенными светлыми волосами, в нарядной шубке. А он еще возмутился, словно ему предлагали посадить рядом с собой гремучую змею, а не девушку. Впрочем, как показали дальнейшие события, он был абсолютно прав. Она оказалась-таки не менее смертоносной, чем гремучка. И снова грудь сдавило страшной тоской.