Книга Тополиный пух - Фридрих Незнанский

Турецкий «неожиданно» напомнил ее же слова о том, что где-то поблизости находится квартира Липского. Оксана прекрасно знала где, она пару раз даже побывала там в гостях. Лев Зиновьевич, приезжая в Москву, любит собирать у себя ответственных сотрудников «Почты», довелось в их число попасть и Оксане. Большой радости такое общение не вызвало, пожилые мужики, особенно из редколлегии, может, сами по себе люди и интересные, но когда они собираются вместе, слушать их — великая скука. Сплетни, сведение счетов, обиды, мелкие ссоры и тут же объятия и поцелуи взасос, будто собрались сплошные «голубые». «Короче, блин, скукота» — такой промежуточный итог подвела Оксана и, словно невзначай, прижалась к сильному плечу своего сегодняшнего спутника.

— А пошли посмотрим? — предложил Турецкий.

— Да зачем тебе? — скривила личико Оксана.

— А просто так. Когда хочешь представить себе «героя», неплохо знать о нем как можно больше — где живет, с кем, какие у него бывают радости, какие огорчения. Это — характер человека, Оксаночка, из таких незначительных деталей он и складывается. И когда ты его представишь мысленно, становятся понятными причины тех или иных поступков человека, понимаешь? Разве вам преподаватели этого не говорили?

— Очникам, наверное, говорят, а нам? Нам бы побыстрее зачеты и экзамены сдать да дипломы получить, чтобы освободить секретарские кресла… Если хочешь, пойдем, здесь недалеко, а может, потом? Темнеет уже, я домой должна вернуться не позже двенадцати. Папа у меня добрый, но закон есть закон.

— Молодец! Вот теперь я убедился, что ты действительно самостоятельная единица. Только очень ответственный человек может чувствовать себя полностью свободным и поступать так, как желает. И это — тоже закон. Все, пошли ужинать. А потом я тебя провожу, и ты, если захочешь, покажешь, где он живет…

Метрдотель, с которым Александр Борисович, оставив на минуточку Оксану, переговорил тет-а-тет, предоставил им столик на двоих в верхнем зале, в тени огромной пальмы. Раньше здесь был Зимний сад, а теперь — неизвестно что, но все равно красиво, под какого-то из Людовиков, наверное.

Вернувшись к Оксане, он нашел ее в окружении густоволосых молодых мужчин, которые были очень недовольны тем, что их захотели лишить общества красивой «жэншыны». Просто Александр Борисович повернулся спиной к Оксане и лицом к ним и «нечаянно» распахнул пиджак, продемонстрировав плечевой ремень кобуры, и вопросительно посмотрел персонально каждому в глаза. Ответных вопросов не возникло, джигиты тихо растаяли в воздухе.

Оксана смеялась:

— Чем ты их так?

— Потом обязательно покажу! — с кавказским акцентом, делая при этом зверское лицо, ответил он.

А когда они уже устроились за столиком, он наклонился к ней и, взяв ее руку, сунул себе под мышку. Она ойкнула и с восторгом уставилась на него.

— Так это у тебя?.. — догадалась она.

— Ага, — спокойно подтвердил он, — должен же я тебя защищать, раз уж взялся, верно?

Она едва не закатила глаза от счастья. Ребенок? Или очень впечатлительная? А может, она в нем просто мужчину увидела, а не тех «голубых», что собирались у Липского? А, кстати, сам-то Хакель этот, он не гей, случайно? Внешность у него подозрительная. И если это действительно так, тогда многое понятно! Ай-я-яй! Неплохое открытие…

Оксана была совсем не голодна, да и Александр все-таки основательно поужинал у Славки, поэтому остановились на легких закусках под хорошее вино, и Турецкий предложил сделать выбор девушке. Ему же было в принципе все равно.

Они что-то жевали, запивали легким и очень приятным вином, и разговор вертелся вокруг все той же «Секретной почты». Турецкий ставил незамысловатые вопросы, а Оксана, возможно, и не подозревая, что открывает постороннему важнейшие редакционные секреты, рассказывала, кто у них чем занимается, кто ей нравится, а кто нет и почему. То есть она складывала из мозаики собственных впечатлений общую картину жизни газетного коллектива. А наблюдательность ее, как уже отмечал для себя Александр, была просто сказочной.

Она вспомнила, например, что незадолго до злосчастной публикации Лев Зиновьевич, ну, Левка, примчался в редакцию с утра пораньше, был взволнован и словно бы немного не в себе. Потом они заперлись с главным в его кабинете, велели не беспокоить и долго о чем-то дебатировали — громкие голоса были слышны сквозь запертую дверь, но к словам Оксана, естественно, не прислушивалась. Позже к ним присоединились Стас и второй, оба — из холдинга, что были сегодня, а тогда, видимо, приехали специально. И снова в кабинете что-то горячо обсуждали. Почему горячо? А Левка, обычно бледный, как от малокровия, выскочил в конце из кабинета с лицом свекольного цвета — таким Оксана его еще не видела ни разу, даже когда он у себя дома, на той вечеринке, куда она попала, упился до чертиков и Эдя, на удивление по-братски, ухаживал за ним. И это Эдгар, от которого доброго слова обычно не добьешься! Такая вот зарисовка…

Главный врал Турецкому — никакой специальной редколлегии, которую собирают, когда готовятся к печати материалы, особенно острые или скандальные, не было. А по мнению Оксаны, которая сама же и рассылала конверты со статьей по адресам членов редколлегии, заведомо зная, что доброй половины из них нет в России физически, это была, вообще, чистая формальность, само обсуждение «Палача» началось и закончилось именно в тот день у редактора. И когда номер появился на прилавках, главному стали звонить. Несколько звонков — она просто помнит, ибо по привычке записывает у себя в тетради, для памяти — были из правительства, с Краснопресненской набережной. На все такие звонки отвечал только сам Эдя, ни замам, ни кому другому не перепоручал, о чем строго предупредил Оксану. Дважды звонили из Администрации Президента, им тоже что-то было надо. Видимо, именно эти звонки пугали главного больше других, потому что он потом ходил мрачный и куда-то постоянно уезжал — по полдня его не было. Наверное, к спонсорам бегал объясняться.

Кстати, на редакционной летучке, где постоянно обсуждаются вышедшие номера, реакция на материалы и прочее, двое заведующих — ну, как бы сказать? — отнеслись не очень доброжелательно к этой статье. Эдя им тут же дал полный отлуп, заявив, что те, кому не нравится политика издания, могут подать заявления об уходе, и эти заявления будут немедленно удовлетворены. Критики стихли. А главный тут же распорядился выдать денежные премии отделу и тем сотрудникам, которые принимали личное участие в подготовке материала. Самую большую — пятьсот долларов — получил заведующий отделом. Остальным — по сотне. Левке был вручен конверт, и сколько там было, Оксана не знала, но наверняка побольше, чем заведующему.

— У вас разве в долларах платят? — слегка удивился Турецкий.

— Да нет, конечно, в рублях, в деревянных. Расписываются в получении как бы рублей, а на руки им выдает главбух «зелеными» — такая вот внутренняя договоренность.

— Но ведь в рублях можно написать любую сумму, верно? — улыбнулся Турецкий.

— Конечно, — улыбнулась и Оксана. — Я тоже по ведомости получаю пять тысяч рублей, большая для кого-то зарплата, а Серафима выдает мне конверт с тремя сотнями баксов — немного, но в других редакциях платят меньше. Иногда еще Эдя от своей щедрости подбрасывает сотню-другую, как премиальные. Это уже без всякой ведомости. Спонсоры, наверное, выдают, а отчетности на какие-то суммы не требуют.