Книга В тени старой шелковицы - Мария Дубнова

Борька часто получал от папы письма. Сам, правда, писать ленился – ну все же хорошо, чего он волнуется! Борьке нравились шахматы. Он и Микуну показывал, как ходит конь, но Микун никак не мог запомнить и очень злился, когда брат орал на него: «Не так! Куда ты пошел, болван?!» Микун быстро-быстро слезал с диванчика и изо всей силы бил брата кулаком в спину. «Как дам! Я папе про тебя напишу!» – «Давай!» – подначивал Борька.

Папы не хватало. Если бы он был дома, то Борька бы каждый день его спрашивал про разное. И сам бы рассказывал. А так… В письме разве все напишешь? Анна Григорьевна ставит ему пятерки и все время спрашивает, когда мама купит ему зимнее пальто. И сажает его в классе поближе к батарее. Микун оказался левшой, и мама теперь привязывает ему левую руку к животу и заставляет писать правой. Папа в одном из писем вспомнил, что тоже в детстве писал левой рукой, и теперь Микун важничает.

Еще папа пишет, что все чемпионы мира по шахматам начинали играть в девять лет. Борьке как раз девять, он готов – а дяди Фимы вечно нет дома. Зато Микуну папа написал, что в шесть лет начал играть только Капабланка, и теперь Маринка дразнит Мику Капабланкой или Хосе Раулем. Микун злится и дерется, а папа просит его не сердиться, а написать лучше, как слон спас хозяина от тигра.[22]

Микун достал тетрадку, карандаш и запыхтел. «Сэ… лэ… о… Что дальше? Марин, какая буква дальше?..» Написав «Слон спас хоботом», Мика решил, что достаточно. И так все понятно. Письмо оказалось маленьким – Мика придирчиво посмотрел на листочек. Мама вон какие большие строчит, а у него… Три слова. Мало. Папа расстроится. И Мика нарисовал папе паровозик. Папе нравились паровозы. Мама говорит – это потому, что папа работал на паровозных заводах.

Давление у Соломона упало, и земляки-врачи выпихнули его из лагерной больницы. Радио больше не было, и Соломону показалось, что все налаживается. «Я уже не в стационаре, целыми днями нахожусь на свежем воздухе… Напишите мне, когда в этом году еврейская Пасха и мои именины… Боренька, вот папа выйдет, и я расскажу тебе, что такое афикоман, нахес и кнейдлах…[23]Я надеюсь, что бабушка сделает на Пасху что-то очень вкусное… А следующую Пасху мы встретим вместе, дома».

Дома.

Фима, прочтя письмо, взбеленился.

– Он там что, совсем с ума сошел?

– Тише, тише, – Сарра погладила мужа по руке. Тот дернулся.

– У нас дети! Я – главный механик «Точизмерителя»! Да ты… ты любую газету открой! Ты фамилии вредителей почитай! – Фима схватил со стола «Известия». – Рабинович, Альтман, Гурвич, Левин! А, вот еще. Эфрос, Трауберг, Береговский, Пастернак, Лифшиц, Козинцев… В Ленинграде, говорят, – Фима перешел на шепот, – чистят обком. На ЗИСе возня идет страшная, у нас такие слухи ходят – лучше не прислушиваться! А этот – «когда у нас еврейская Пасха»!.. Он же через цензуру все посылает! Да если меня уволят – на что жить будем? На твои копейки? Или на Олины? Или – вот?! – Ефим махнул рукой в сторону Шейны, которая, поджав губы, молча сидела на кровати и вязала Гале кофту, – на бабушкину пенсию?!

Шейна подняла глаза.

– Нет ничего дурного в желании знать, когда первый Седер, – сказала она сухо.

– Да молчите уже, мамаша! – Ефим в сердцах начал хлопать по карманам в поисках портсигара.

– Фимочка, умоляю, не нервничай! – Сарра снова попыталась погладить мужа по руке. – И не кури в комнате – тут же дети…

Ефим вышел, хлопнув дверью.

В тот вечер Борька долго не мог заснуть. Он еще неделю назад написал папе, что будет болеть за Бронштейна. А сегодня пришло письмо от Соломона, и папа считал, что у Ботвинника больше шансов на победу. Оказывается, когда Ботвиннику было пятнадцать лет, он обыграл Капабланку! (Борька ухмыльнулся, подумав, что надо Микуну рассказать, чтоб позлить его). Капабланка приезжал в Ленинград и играл одновременно с тридцатью игроками. И когда школьник Ботвинник обыграл его, то Капабланка пожал ему руку и сказал всем присутствующим: «Это – будущий чемпион мира».

И Борька мечтал, ворочаясь на своей раскладушке, как он, пятнадцатилетний, выигрывает у Ботвинника. И тот, пожимая ему руку, говорит всем: «Запомните! Борис Хоц будет чемпионом мира!»

– Хватит скрипеть! Спать мешаешь! – огрызнулась Маринка.

– А ты не пукай! Тоже спать мешаешь! – достойно ответил Борька.

– Я пукаю?! Это твой Микун!

– А вот и не я! Это Галька!

– Тш-ш!.. – Шейна подняла голову и легко шлепнула ладонью по столу. – Спать всем!

Соломон слал из колонии письмо за письмом. Требовал, чтобы Оля и Фима немедленно связались с адвокатом Раскиным – деньги возьмите у папаши. Перечислял документы, которые необходимо затребовать с ЛТЗ и сделать с них нотариально заверенные копии. Маня должна незамедлительно узнать, рассматривал ли Верховный Совет его жалобу и – что вообще происходит с его делом?! «Фима! Ты должен немедленно приехать сюда, ко мне! Вместе с адвокатом! – писал он. – Ты – мой прямой родственник, тебя допустят, и адвокат имеет право на внеочередное свидание! В письмах всего не расскажешь. Нужно немедленно составить новый протест. Необходимо добиваться полной реабилитации, а об этом мерзавце Киселеве не надо мне даже напоминать! …Да, еще вот что. Боря! Ты наклеиваешь в отдельную тетрадку все партии? Молодец. Приду – и мы будем их разбирать. Бронштейн делает много ошибок – я знаю о том, как идет игра, из газеты “Правда”. Зря ты, Боренька, болеешь за Бронштейна… Тебе понравился фильм “Чапаев”? Напиши мне, пожалуйста, почему… Ребятки, пожалуйста, читайте Мишеньке книжки с картинками. Есть очень хороший писатель – Самуил Яковлевич Маршак…»

Письма к детям успокаивали его. Он забывал о том, где находится, начинал мечтать, что скоро приедет домой, будет проверять у ребят уроки, пойдет с ними в кино, в лес… Потом они вернутся – а Оля уже накрывает стол, там борщ, котлеты… Голова закружилась. Где сахар? Еще не хватало сейчас в обморок грохнуться…

Адвокат Раскин пытался разобрать дело Хоца – оно и ему казалось совершенно надуманным. Два адвоката – Раскин и Рискинд – посылали из своей московской юридической консультации запросы на ЛТЗ, в Министерство путей сообщения, на Фабрику механизированного счета… Но Раскин жил в Москве, он читал газеты и слушал радио. В каждом номере шло по три-четыре материала о «лжепатриотах»: «Разве какой-нибудь Гурвич или Лифшиц могут понять русский национальный характер?» Повсюду громко говорили о вредителях. Брат Раскина, который работал в Госплане СССР, в мае был арестован. Из Госплана вообще многих взяли. И в МПС. И на ЗИСе…

Уже умер в тюрьме врач-вредитель Этингер.

Защищать Хоца было бесполезно. Но Хоц был одним из пяти клиентов Раскина – к еврею-адвокату теперь обращались редко. Ефим регулярно оплачивал консультации. Раскин – а что делать? – регулярно посылал запросы.