Книга Игра в молчанку - Эбби Гривз

Еще никогда я не чувствовал себя таким беспомощным, Мегс.

В шестой класс Элинор все-таки поступила, но, скорее, просто по инерции – потому что таков был первоначальный план. Для нее это была просто формальность – с тем же успехом она могла бы сидеть дома и дальше. В школе заметили неладное и посоветовали нам обратиться к штатному психологу-консультанту. Помимо этого, ты записала ее по крайней мере еще к двум врачам (во всяком случае, о двух я знал), но из этого так ничего и не вышло. Как только речь зашла о консультации со специалистом, к нам тотчас вернулась прежняя Элли, которая очень живо и убедительно упрашивала нас не заставлять ее идти к врачу. Почему мы тогда уступили, Мегс? Почему поддались на ее мольбы? Я-то всегда был тряпкой – «мягкосердечным», как ты говорила, щадя мое самолюбие, но ты… Это ты всегда была и каменным фундаментом, на котором стояла наша семья, и капитаном, твердой рукой веду́щим наш маленький корабль по намеченному курсу. Я, конечно, догадался, что ты с самого начала собиралась помочь Элли, не прибегая к посторонней (даже моей) помощи, но в какой-то момент должны же мы были понять, что это невозможно, что одним нам не справиться? Мы и поняли, но, к сожалению, слишком поздно.

Потом настали иные дни, когда возвращаясь домой, я видел в прихожей ее школьный рюкзачок, но не саму Элинор. Не было ее туфель и куртки, не было крошек на кухонном столе, которые она всегда оставляла, когда на скорую руку готовила себе перекусить. Пока Элинор словно раненый зверь в норе сидела в своей спальне, мы молились, чтобы она оттуда вышла. И вот она вышла, и теперь мы понятия не имели, куда она ходит по вечерам. Еще какое-то время спустя Элинор снова стала пропускать ужины. Мы оба были без ума от беспокойства, однако глядеть вдвоем из кухонного окна на улицу было, разумеется, бессмысленно: какой бы сильной ни была наша тревога, заставить Элинор материализоваться на пороге она не могла.

Однажды я отправился ее искать – просто для того, чтобы чем-нибудь себя занять. Сидеть без дела и нервничать было выше моих сил, поэтому я вышел из дома и стал обходить соседей. Я никого ни о чем не расспрашивал. Вопросы типа «Не видели ли вы нашу Элли?» казались слишком… окончательными. Задать такой вопрос было все равно что признать: она снова исчезла, заблудилась в неведомом мраке, а ведь тогда мы еще верили… или, по крайней мере, говорили друг другу, что рано или поздно Элинор отыщет дорогу домой, и мы вернемся к нормальному существованию, к нашей прежней счастливой жизни. Вот почему я искал не Элинор, а ее следы. Я очень сильно любил ее, Мегс, любил каждый ее ноготок, каждый волосок на ее рыжей головке. Именно на этом основании я вообразил, что сумею отыскать Элинор по запаху ее шампуня, по особым образом смятой салфетке, выпавшей из ее кармана. Да что там следы – мне хватило бы и простой догадки, легчайшего подозрения! Увы, столкнувшись с реальностью, я очень скоро убедился, что в свое время перечитал Агаты Кристи с ее гениальным Пуаро.

Не обнаружив никаких следов и не дождавшись подсказок от упорно молчавшей интуиции, я решил начать с Лугов, точнее – со скамеек на краю пастбища, где мы часто устраивали небольшой пикник на открытом воздухе. Я дважды прошел из конца в конец дорогу, где стояли заброшенные киоски и павильоны, и обыскал каждый из них. Под старой трибуной возле поля для крикета я спугнул какую-то компанию, сгрудившуюся вокруг самодельного кальяна. Осмотрел я и спортивные площадки. Прожектора на большинстве осветительных мачт были разбиты или не работали, и мне пришлось воспользоваться фонариком на мобильном телефоне, но Элли не было и там. В универмаге «Теско» я некоторое время бродил между стеллажами, все еще надеясь, что Элинор вдруг выскочит откуда-то из закоулка между «Крупами» и «Газированными напитками», но только вызвал подозрение у хмурого охранника.

Эти экспедиции повторялись все чаще, и домой я возвращался, едва не падая с ног от усталости. Иногда, если я бродил по окрестностям достаточно долго, Элинор успевала вернуться домой раньше меня, но бывало и так, что я приходил, а ее еще не было, и только под утро я слышал, как отворялась входная дверь. Я ждал этого возвращения, лежа без сна рядом с тобой, Мегс. Голова пульсировала от боли, распухшие ноги напоминали переваренные сардельки, готовые прорвать свою оболочку. Сколько еще я смогу выдержать, сколько еще буду продолжать свои бесполезные поиски? Иногда, измученный неизвестностью, я вставал, шел к себе в кабинет, включал компьютер и вызывал шахматный симулятор. Как-то раз, когда мои ноги болели особенно сильно, я попытался снять комнатные туфли и нечаянно задел локтем мышку. От моего неловкого движения включился «хранитель экрана» – фотография, сделанная на позапрошлом дне рождения Элинор.

На снимке, типичном «селфи», на девяносто процентов состоявшем из Элинор и на десять – из нас с тобой (примерно половина моего лица и столько же твоего), мы широко улыбались, словно заранее потешаясь над кошмарной композицией будущей фотографии. Фото и в самом деле не было шедевром, но сейчас мне хватило одного взгляда, чтобы понять: я буду продолжать поиски столько, сколько потребуется. Я не отступлюсь, не брошу Элинор на произвол судьбы.

И вот несколько недель спустя мне повезло: я-таки нашел, куда Элинор уходила по вечерам. Это было в Джерико, на берегу канала. Она сидела на берегу спиной ко мне, но я узнал Элли без труда: за последнее время я достаточно часто видел ее обращенную ко мне спину. Меньше всего мне хотелось, чтобы она меня заметила, поэтому дальше я двигался очень медленно, прячась за кустами. Впрочем, стояла поздняя осень, и я надеялся, что густые сумерки укроют меня, если она вдруг обернется.

Она не обернулась. И она была одна (впрочем, я не знал, стоит ли мне радоваться или, напротив, огорчаться). В руке Элинор держала пригоршню плоских галек, которые она рассеянно запускала параллельно воде между двумя стоящими на приколе баржами. В свое время я учил ее пускать «блинчики», и она справлялась с этим довольно неплохо, но сейчас гальки не летели, подпрыгивая и чуть касаясь поверхности, а с первого раза зарывались в воду и, чуть мерцая и качаясь, шли ко дну. Мне понадобилась вся моя воля, чтобы не подойти к ней сзади, и, приобняв за плечи и взяв за кисть, помочь выбрать правильный угол. Вместо этого я еще минуты две наблюдал за ее неудачными попытками, потом тихо повернулся и пошел домой.

Сначала я хотел устроить скандал. Не тогда, когда я обнаружил ее на берегу канала, а, так сказать, вообще… Мне хотелось быть МУЖЧИНОЙ – главой семьи, воспитателем, деспотичным отцом, которого полагается слушаться беспрекословно и который всегда добивается того, чтобы все было не абы как, а как полагается. И я пытался, много раз пытался, но мы-то с тобой хорошо знаем, Мегс, что я совсем не такой человек. Я просто не создан для того, чтобы править кем-либо железной рукой. Но что-то нужно было делать, и я испробовал все способы, какие только мог придумать, довольно быстро исчерпав те невеликие возможности, которые только имелись в моем арсенале. На протяжении месяцев, прошедших с ее драматического возвращения в самый разгар нашего вечера с друзьями, я задавал Элли самые невинные на первый взгляд вопросы, я намекал, строил догадки, произносил сочувственные слова и язвил, но ничего не помогало. Я искал потаенный смысл в ее молчании и в ее отрывистых репликах, которыми мы изредка обменивались, толковал на разные лады жесты и движения, пытался понять, что означает поднятие плеч и скорость, с которой она покидала кухню, гостиную, дом. Я старался изо всех сил – мы оба старались, Мегс, – но ни на йоту не приблизились к ответу на вопрос, что же произошло в тот роковой вечер, что так сильно изменило нашу Элинор. Очень трудно смириться с тем, что никакие твои усилия не приносят результата. А если дело касается твоего ребенка, смириться с этим просто невозможно.