Книга Игра в молчанку - Эбби Гривз

– Не в интересах вашей жены слишком затягивать с решением. Завтра я загляну к вам вместе со специалистами, которые наблюдают миссис Хоббс. Мы все подробно обсудим и постараемся выработать решение, которое всех устроит. А пока… Если я понадоблюсь вам раньше, вы знаете где меня найти.

Убедившись, что он отошел достаточно далеко от дверей палаты, я подобрал визитку и поднес к глазам. На ней было написано: «Эмили Ф. Моррис. Старший специалист отдела по работе с родственниками». Швырнув картонный прямоугольник обратно на стул, я вернулся к Мэгги. «Времени почти не осталось, – стучало у меня в голове. – Сейчас главное – успеть. С остальным можно разобраться позже».

– Нет, Мегс, это была не поза. Я сказал врачу то, что думал на самом деле. Я не сдамся, не предам тебя, как никогда не предавал раньше. Даже с Элинор, даже в последние шесть месяцев… Мне очень жаль, если ты решила, будто я отступился от тебя – поверь, это не так! Я не предам своей семьи, не отрекусь от нее, даже если все петухи Британии охрипнут от крика. Надеюсь, и ты не отвернешься от меня, когда узнаешь, что случилось на самом деле и почему я… замолчал, почему перестал разговаривать с тобой. Пожалуйста, Мегс, пожалуйста – выслушай меня!

Есть такое выражение – ветер перемен. В тот вечер нас подхватил не ветер, а ураган. Думаю, ты согласишься, что год перед экзаменами и бессонные ночи после него были для нас не самыми легкими, однако это были только цветочки. После той памятной вечеринки ситуация изменилась к худшему, изменилась коренным образом. Теперь нам приходилось иметь дело с чем-то совершенно иным, но мы этого еще не понимали и изо всех сил старались удержать Элинор, словно она была воздушным змеем, попавшим в поток ледяного воздуха, несущегося со скоростью больше ста миль в час. Наши пальцы побелели от напряжения, сердца обливались кровью, но, как мы, не старались, она ускользала от нас, и мы ничего не могли с этим поделать.

На следующий день Элинор появилась из своей комнаты только под вечер. Правда, где-то после обеда я поднимался к ней со стаканом жидкого чая и подносом с кусочками жареного тоста, но она на мое появление не отреагировала и продолжала лежать неподвижно, отвернувшись к стене и подтянув колени к груди. У меня язык чесался спросить, как она себя чувствует, но еще больше мне хотелось узнать, что, черт побери, произошло вчера вечером. Помнит ли она хоть что-нибудь? Помнит ли она наш короткий разговор в прихожей?

Видя, что Элинор не двигается, я осторожно опустился на край кровати, стараясь чтобы матрас прогнулся подо мной не слишком сильно. Как и вчера, волосы падали Элинор на лицо, но одна красно-золотистая прядь лежала сзади на одеяле, в которое она закуталась, и я несколько раз провел кончиками пальцев по ее затылку, как делал, наверное, уже миллион раз. Когда Элинор была младенцем, этот жест помогал убаюкать ее, в детстве – утешить, но сейчас, едва почувствовав мое прикосновение, она резко отдернула голову.

В конце концов я отправился к себе в кабинет, но сосредоточиться ни на чем не мог. Что с ней, думал я снова и снова. Заболела? С кем-то поссорилась? Может, ей стыдно, что я видел ее в таком состоянии? Мысленно я перебирал десятки различных причин, но ни одна из них не могла бы вызвать столь глубокую и сильную реакцию. Ты как раз куда-то ушла, кажется – повидаться с Эди, и я остался один на один со своим недоумением и растерянностью.

И я отправился к себе в кабинет. Пока я посылал на верную гибель отряды пешек, а компьютер ставил мне мат за матом, мой мозг продолжал лихорадочно работать. Я уже почти решил еще раз попробовать поговорить с Элинор и пытался составить подходящую вступительную фразу, на которую она не смогла бы не отреагировать, но которая не заставила бы ее уйти в свое молчание еще глубже. Каждый раз, когда мне чудился скрип половиц наверху, мое сердце начинало биться быстрее. В конце концов Элинор действительно спустилась вниз, послышался шум спускаемой воды в туалете, потом наверху снова стукнула дверь спальни, и я ощутил острейшее déjà vu, которое в одно мгновение перенесло меня в прошлое – к самому началу наших с тобой отношений, когда я ощутил себя никудышным мужем. Сейчас мне показалось, что я потерпел полное фиаско и как отец.

Элинор снова вышла из своей спальни, когда ты уже легла спать. Я был в кухне, делал себе бутерброды с сыром и маринованными огурцами (ночной перекус), когда она словно привидение возникла на пороге. Свет из открытой дверцы холодильника обрисовал ее призрачную фигуру, и я обернулся, почти сразу сообразив, что это может быть единственная возможность поговорить с ней без помех.

– Как ты, Элинор?..

Сначала мне показалось – она не расслышала. Медленно шагнув к раковине, Элинор открыла кран, наполнила до краев стеклянный кувшинчик, который держала в руке, и тут же сделала несколько жадных глотков, отпивая лишнее.

– Элли?.. – Подойти к ней я не решился. – Как ты себя чувствуешь?

Лунный свет из окна блестел на стальной раковине, треугольником ложился на плитку пола, но Элинор оставалась в тени.

– Элли?!..

– Перестань.

– Перестать что?

– Перестань, прошу тебя.

Только после того, как она вышла из кухни, я понял, что Элинор даже не посмотрела в мою сторону.

Этот наш короткий разговор – даже не разговор, а просто обмен репликами, – снился мне до самого утра, повторяясь снова и снова словно звук с закольцованной магнитофонной ленты. И каждый раз я, вздрогнув, просыпался и ошалело таращился на светящийся циферблат будильника, удивляясь, как мало прошло времени и как далеко еще до рассвета. Стоило мне снова задремать, как мой взбудораженный ум тотчас возвращался к ее последней фразе. Дрогнул ли ее голос на самом деле? Звучала ли в нем нотка сожаления? Раскаяния?.. Я бы предпочел гнев, но… Что бы это ни было, никакого оптимизма я не испытывал. Оставалось только надеяться, что ты сумеешь добиться большего.

Утром я коротко рассказал тебе, что случилось. Никаких подробностей, никаких моих домыслов – одни голые факты. Дрожащие руки. Невнятная речь. Выражение шока на лице – шока, который, как я боялся, мог оказаться не просто потрясением, а чем-то бо́льшим. Мои догадки очень скоро подтвердились. На той же неделе, всего два или три дня спустя, я что-то искал в чулане под лестницей, когда сверху, из спальни Элинор, до меня донеслось слово «терапевт» (психотерапевт?), а затем обрывок фразы: «мы – члены одной семьи, вместе мы смогли бы…»

Кровь бросилась мне в лицо. Ты же знаешь, Мегс, я никогда не отличался умением говорить. Необходимость произносить длинные речи, убеждать, доказывать была для меня хуже горькой редьки, но ради Элинор я бы сделал все. Не было на свете таких жертв, которые мы не могли бы принести, лишь бы у нашей дочери все наладилось.

До начала занятий в шестом классе оставался еще примерно месяц, но Элинор почти перестала выходить из дома – и, соответственно, слишком поздно возвращаться. Я воспринял это с облегчением, хотя столь резкая перемена в ее поведении не могла меня не насторожить. Я не сомневался, что тем вечером произошло что-то серьезное, но мы по-прежнему терялись в догадках, не в силах дать исчерпывающий ответ на вопрос, что это могло быть. Мы испробовали все, что только могли, стараясь заставить ее открыться, не так ли, Мегс?.. Мы задавали «хитрые» вопросы, упрашивали, умоляли, мы пустили в ход даже подкуп и лесть – но тщетно. Что бы мы ни предпринимали, нам не удалось добиться ни малейшего отклика, и это было даже хуже, чем обычный шок, вызванный каким-то сильным переживанием. Не просто отупение, которое означало бы, что Элинор по крайней мере сопротивляется, а отсутствие всякой реакции вообще, словно какая-то неведомая тьма раздавила ее, расплющила, поглотила, уничтожила ту былую живость, любознательность и целеустремленность, которые составляли самую суть нашей Элинор.