Книга Забудь меня такой - Евгения Кайдалова

Карим повернулся во сне. На мгновение он чуть приоткрыл глаза, но тут же закрыл их – еще не время просыпаться. С улыбкой скользя взглядом по его лицу, Майя вспоминала, какой разной казалась ей его внешность в различное время их недолгого, но фантастически насыщенного знакомства. Сперва удивила своей непривычностью: этот косой разрез глаз, эта линия губ, изогнутая, точно лук у Чингисхана… Затем, в горах, она ощутила, как мягкая темнота его взгляда словно вбирает в себя все ее горести и тревоги. Позже, в Каньоне, она оценила спокойную твердость в его чертах, а в кафе на плато Ай-Петри, где она повествовала о своей мечте, Майя впервые отдала себе отчет, что ей хотелось бы смотреть на собеседника не отрываясь, жадно вбирая взглядом и душой его молодость – это волшебное лекарство от тоски по несбывшимся ожиданиям. И потом каждый раз, когда она поднимала на него глаза, у нее возникало такое чувство, будто Карим берет ее за плечи и твердо ставит на единственно верную дорогу, по которой можно вернуться в потерянный рай. На дорогу к себе самой.

Он не мог не почувствовать, что на него пристально смотрят, и вновь открыл глаза. Его лицо было напряженным, точно он не мог отрешиться от какой-то серьезной мысли даже во сне.

– Что случилось? Опять она?

Майя с улыбкой покачала головой:

– Все хорошо. Ее больше нет. Я люблю тебя. Спи.

Днем, устав гулять по долинам среди розовых скал, они улеглись передохнуть на траве. Люди им не встречались, животные – тоже, и единственной приметой того, что Карим и Майя находятся в обитаемых местах, был воздушный шар, медленно двигавшийся у них над головами. Сперва он пролетал настолько низко, что Майя могла разглядеть периодически рвущееся из гондолы пламя, но затем стал все больше и больше удаляться ввысь.

– Это лучше делать на рассвете, – сказал Карим, наблюдая за пестрым куполом.

– Делать – что?

– Летать. Тебе не приходилось?

Майя с улыбкой покачала головой:

– Мне еще много чего не приходилось делать. А почему на рассвете лучше?

– Потому что только тогда по-настоящему видишь, как борются стихии. С одной стороны горизонт фиолетовый, с другой – белый, а в гондоле – и огонь, и лютый холод. А потом, когда начинает подниматься солнце, темнота все больше и больше становится похожей на лужу, а в какой-то момент замечаешь, что ее и вовсе нет.

– Совсем как в жизни…

– А шар вообще похож на жизнь, – задумчиво продолжал Карим. – Им ведь невозможно по-настоящему управлять: только подниматься и опускаться на какую-то высоту и учитывать, где какой дует ветер.

– Он что, разный на разных высотах?

– Как ни странно, да. На некоторых ветра нет вообще. Поэтому и невозможно назначить себе точное место посадки. Можно только к нему стремиться.

– И верить.

– Да, и верить. Но иногда смиряться с тем, что не все в наших руках. Да и сжатый воздух может закончиться раньше, чем хотелось бы.

– Ну, не грусти! – расстроенно попросила Майя. – Что с тобой вдруг?

– Мне просто интересно, по каким адресам мы с тобой разъедемся, когда у тебя закончится отпуск?

Он пристально посмотрел на нее.

– У меня нет адреса, – медленно и тяжело проговорила Майя, садясь на траве. – Я жила у Глафиры. И у тебя, по-моему, тоже нет адреса – ты живешь на колесах.

Карим молчал.

– А у меня есть ребенок, которому нужна какая-то определенность.

Воздушный шар над их головами больше не двигался. Казалось, что он застыл в одной и той же точке неба. Вероятно, именно на этой высоте и не было ветра.

– Тебе еще не надоело считать, что в жизни бывает какая-то определенность? – мрачно улыбнувшись, спросил Карим.

– Я не имею права считать по-другому.

– Тогда что ты делаешь здесь?

Майя молчала.

– Нет, серьезно? Ты объясни мне, потому что я не понимаю, что такого определенного мы забыли в Каппадокии? Твою молодость?

Майя не могла не улыбнуться.

– Ты не имеешь права считать, будто что-то знаешь наперед! – твердо сказал Карим, стискивая ее руку и глядя ей в глаза. – Просто подумай: чего ты хочешь?

Майя сделала глубокий вдох и продолжала молчать.

– Ладно, – грустно усмехнулся Карим через некоторое время, когда затянувшееся молчание стало невозможно не нарушить. – Рано или поздно я все равно узнаю о твоих планах – когда мы будем брать билеты.

Он отпустил ее руку, поднялся и отошел на несколько шагов. Майя сидела не шевелясь. Она знала, что не может позволить себе вскочить и, рывком прижавшись к любимому человеку, прошептать, что остается с ним. Перед ней стояло лицо ее ребенка – ее будущего, у которого она до сих пор продолжала оставаться в заложниках. Ребенку необходимы столичная прописка, столичное образование и столичные перспективы. Как бы ни молодела его мать, она не имеет права…

Болеро Равеля – звонок ее телефона – зазвучало настолько неожиданно и неуместно, что Майя не сразу осознала, что прошлая жизнь, оставшаяся где-то за чертой, в другой реальности, достала ее и в Каппадокии. На определителе номера значилось: «Глафира дом», и у Майи на мгновение встало сердце от нехорошего предчувствия.

– Мама, это я.

Женщина немного перевела дух, но когти предчувствия не отпускали.

– Здравствуй, мой хороший, я так по тебе соскучилась!

– Я тоже.

Но по торопливому тону мальчика мать сразу поняла, что он спешит сказать ей что-то выходящее за рамки выражения сыновних чувств.

– У вас все в порядке?

– Мам, тетя Глаша заболела.

Карим приблизился.

– С ней что-то серьезное?

– Она какая-то странная стала: лежит целыми днями, массаж не делает, только обед мне сварит и снова ляжет. И не говорит со мной совсем: я ее что-нибудь спрошу – а она отвернется к стенке и молчит. Или бормочет: «С матерью со своей разговаривай!»

Майя чувствовала, как каменеет ее лицо.

– А еще… мам, ты слушаешь? Еще она какая-то старая стала.

– Это как?

– Ну, у нее теперь все лицо в морщинах и волосы – как у старухи, такого же цвета, белого.

Карим тревожно вгляделся в Майино лицо.

– А дядя Сеня к нам больше не приходит: тетя Глаша на него накричала, и он ушел.

Майя прижала свободную от трубки руку к лицу и стала нервно его потирать.

– Мам, ты когда вернешься?

Она услышала в голосе сына отчетливый страх.

– Завтра, – тихо, но твердо произнесла Майя, собирая в голосе всю силу, на которую была способна в этот момент. – Завтра я вернусь. Ничего не бойся. Ну, заболела тетя Глаша – с кем не бывает?