Книга Чужими руками - Юля Григорьева

Но нет! Не убежал. Не стал молить о пощаде. Зашел мне за спину и безропотно расстегнул лифчик. Но пальцы дрожат. Хвалю своего пажа:

– Спасибо!

Вадик через силу выдавливает из себя улыбку.

– Теперь пошли в ванную! Остальное там снимешь. Поможешь мне залезть в душ!

Там заставляю его снять с меня все остальное. Вадик не догадывается: ему повезло, что на мне не так много одежды. Иначе уже мне пришлось бы тащить потерявшего сознание кавалера. Впрочем, может, это мне повезло.

И все же стаскивание с меня стрингов стало для юноши пыткой. Он весь покрылся потом. Но справился. Командую:

– Включай воду!

Вадик уже не спорит, не сопротивляется. Послушно настраивает душ. Я стою между ним и дверью. Во-первых, чтобы ему не мешать. А во-вторых, чтобы мой галант не вздумал сбежать. Не в моих правилах отпускать добычу. Особенно теперь, когда на мне нет ни нитки.

– Раздевайся, – говорю ему. – Будем мыться вместе!

Что было дальше? Первый заход получается никаким. Вадик не в силах себя контролировать. Я это понимаю и не сержусь на него. Молодость! Это ее минус. Но у нее есть неоспоримый плюс: на второй заход Вадик готов практически мгновенно. И снова – ничуть не лучше первого. Это нормально.

А вот на третью попытку я увожу его в постель. И беру управление процессом в свои руки. Преподаю, так сказать, урок обращения с женщиной. Концентрация гормонов в мозгу моего любовника к этому времени перестает зашкаливать, и он обретает способность хотя бы что-то соображать. В общем, этот тур Вадик сдал на твердую троечку. Очень неплохо!

Мы молча лежим рядом и смотрим в потолок. Отдыхаем. Издалека доносится музыка, слышны вопли разгулявшихся коллег.

– Зоя! – вдруг спрашивает меня Вадик. – Вам не было плохо? Вы притворялись?

– Нет! Не притворялась. Мне действительно было дурно. Много выпила. Да еще практически без закуски.

– Ага! – усмехается Вадик. – А как только я стал вас раздевать – полегчало.

Во мне вспыхивает раздражение. Ишь ты, как заговорил! Уже себе в заслугу ставишь, что объездил не кого-нибудь, а саму Зою Андреевну! Ладно! Придется поставить тебя на место.

– Милый мальчик! То, что сейчас произошло, – это, говоря словами Остапа Бендера, каприз художника. Не думай, пожалуйста, что ты меня очаровал. Я занимаюсь сексом когда хочу, где хочу и с кем хочу. Секс бывает разный. Иногда это любовь. Реже – страсть. Порой – спорт. Сегодня это был каприз. С элементами благотворительности. За столом я увидела мозоли на твоих руках и пожалела тебя. Решила помочь тебе преодолеть страх перед женщиной. Чтобы ты понял: задача мужчины в постели – не просто донести сперму до женского нутра, не просто кончить и получить кайф, а превратить первородный физиологический акт в произведение искусства. Я показала тебе ориентир, к которому надо стремиться.

– Ты хочешь сказать, что между нами…

– Между нами ничего не было и не будет! Считай, что получил от меня бесплатный мастер-класс! И в глубине души будешь признателен. А что ты думаешь обо всем этом сейчас – мне безразлично.

Больше мы не проронили ни слова. Лишь перед тем, как уйти, Вадик подошел ко мне, встал у постели на колени, поцеловал меня в щечку и тихо прошептал:

– Спасибо, Зоя! Я всегда буду помнить, что ты для меня сделала!

Молчу. Мальчишка шагает к двери. Он уже распахивает ее, когда я громко говорю ему в спину:

– Больше не носи мне в кабинет розы! У меня на них аллергия. Хорошо?

Вадик замирает, как от удара. Ничего не ответив, выходит и закрывает за собой дверь.

Вздыхаю. Опять пришлось показать свою стервозность. И хотела бы не делать этого, да никак не получается.

Долго лежу с открытыми глазами и смотрю в темноту. Вечер пошел не так, как я планировала. Устроить скандал, который запомнится каждому на всю оставшуюся жизнь, не получилось. Петр Ильич оказался готов к такого рода штучкам. Я не учла, что он же российский бизнесмен. Миллионы не столько потом зарабатывал, сколько кровью.

Я затевала скандал, чтобы потом у моих бывших сослуживцев был повод для разговоров о том, что в последний день Зоя Андреевна была сама не своя. Чтобы они связали то, что скоро случится, и мое странное поведение. Чтобы домысливали. Строили догадки. И если им придется объяснять что-то следователю – чтобы и тому мозги пудрили. Зачем? А кто его знает? Может быть, и пригодилось бы. Но – не срослось!

В дверь постучали. Кого несет нелегкая? Набрасываю на себя одеяло:

– Войдите!

– Зоя Андреевна! – щебечет ворвавшаяся в комнату Светочка. – С вами все в порядке? Как вы себя чувствуете?

– Все нормально, Светик!

– А я уж заволновалась. Вы ушли так внезапно! Вадик вернулся какой-то взъерошенный. Я спросила, как вы, а он только мычит. Вот прибежала, чтобы помочь, если что…

– Спасибо, Светик! Хорошая ты девчонка! Только не прикидывайся, что ничего не понимаешь!

– Вы о чем, Зоя Андреевна? – хлопает глазами Светочка. – Я беспокоилась!

– Верю! Но не пытайся убедить меня в том, что по Вадику не поняла, чем мы тут занимались.

– Я подумала, конечно! – искренне смеется Светочка. – Но потом засомневалась. Когда он вас уводил, вы выглядели, прямо скажем, не очень. Непохоже было, что у вас игривое настроение.

– Это я так. Прикололась.

– Зачем это вам? – негромко спрашивает Светочка.

– Каприз художника! Но, раз уж ты зашла, давай о тебе поговорим!

– А что обо мне говорить? – настораживается она.

– Я про твои отношения с Петром Ильичом…

– Какие у нас отношения? – передергивает плечами Светочка. – Служебные. Он начальник, я подчиненная.

– Петр Ильич на тебя глаз положил. Не перебивай! – поднимаю руку, заметив, что Светочка собирается что-то возразить. – Я же не осуждаю тебя. Хочу тебя уму-разуму научить. Чтобы не наделала глупостей. Непоправимых. О которых потом всю жизнь придется сожалеть.

Светочка затихает. И я начинаю рассказывать о том, как умной девушке, ставшей любовницей начальника, извлечь из этого максимальную пользу.

– В молодости все мы думаем, что наша красота вечна. Что старость, дряхлость где-то очень далеко. Я помню, когда мне было что-то около двадцати, я совершенно серьезно считала тридцатилетних женщин старухами. Как-то захожу в комнату, где мама с приятельницей сидят перед телевизором. А на экране известная певица в очень смелом наряде. Ей тогда было как раз лет тридцать. И я во весь голос заявляю: «А эта старуха чего на экран выперла?» Говорю совершенно искренне. Со свойственной молодости, так сказать, безапелляционностью. А мамина подруга посмотрела на меня как-то странно… До сих пор этот взгляд помню. И говорит негромко: «А ты не забыла, Зоенька, что мне и твоей маме за сорок? Если эта певичка, по твоему мнению, старуха, то кто же тогда мы?» Помню, что смутила она меня тогда. Что-то я начала соображать. Но веселье разудалой юности не позволило долго грустить. А теперь… Когда сама как раз в том возрасте, что та певичка. Теперь я намного больше понимаю.