Книга Сирены Амая - Николай Ободников

сообщить на «Северную Звезду» о том, что ситуация постепенно выходит из-под контроля, но не имел привычки, как говорится, бежать впереди паровоза. В конце концов, Симо решал, что и как им делать. Хотя толку от него сейчас было немного.

Пока они переговаривались, началась служба.

– И вот я испрашиваю вас: кто сегодня стоит под взглядом Красного Амая? – выкрикнул Антеро, грохнув кулаком по аналою. – Люди ли? Свиньи?

– Свиньи! – грянул хор голосов.

Назар с оторопью понял, что часть голосов раздалась из-под странного пола. Он опустил взгляд, и страх все-таки овладел им. Внизу, за сливными отверстиями, толпились женщины и дети общины. Несмотря на унизительное положение животных в загонах, их глаза блестели. Сверкали безумной, опаляющей верой.

«Лина и Ева. Где-то там застряли Лина и Ева! – От этой мысли у Назара заныли зубы. – Почему мы вообще еще живы? Потому что соблюдаем какую-то ритуальную чушь, как и сказал Симо? Что-то из разряда: не поваляешь – не поешь? Господи, нас ведь действительно сейчас „валяют“, перед тем как сожрать!»

Симо тоже сообразил, что к чему. На лице следователя застыло жалкое выражение. Назар подумал, что так, наверное, должен выглядеть человек, неожиданно осознавший, что в мире есть места, куда стоит приходить только с палкой. Да и то если из нее торчит здоровенный гвоздь.

Створки храмовых дверей со скрипом сомкнулись. В храме начался пир теней, бликов и алчных взглядов, следивших за пророком, который вещал из-за аналоя.

Назар без колебаний вынул пистолет.

– Твою мать, Симо, сейчас-то мы будем действовать не по правилам?

– А ты хоть раз стрелял в обозленных псов? – Симо тоже вынул оружие.

– Я бы стрелял в их хозяина.

– Из пустоты я возвышаю свой голос, дабы смогли вы услышать его, дети Красного Амая! – взревел Антеро. Вздувшиеся жилы на шее старика напоминали синеватых червей, сосущих кровь. – Наш бог идет с Востока на Запад! И с Севера на Юг! И говорит он…

– …смерть тем, чью кожу не опалил подземный огонь! – прорычал в ответ хор.

Симо направил револьвер в сторону Антеро. Он был правша, а потому о хорошем выстреле с левой руки оставалось только мечтать. Но об этом никто не знал.

– Разблокируй выход, старик, и мы уйдем по-хорошему! Ты слышишь меня?

Антеро слышал. Все слышали.

Назар и бледный Симо начали притягивать взгляды, полные сардонической, слепой ярости. От безразличия в них не осталось и следа.

– Симо, ты ведь в курсе, что мы вляпались по уши в дерьмо?

– Да, Назар, я в курсе.

– Я смотрю в небо, но вижу лишь камни с десятью заповедями! И всякий, кто скажет «поцелуй твердь над головой», – мой враг! – Антеро повернулся к лакированному «трупу» на кресте и завизжал: – И потому пишу я на сей черной плоти: «Царь рабов!»

– Царь рабов! – подхватил ревущий прибой голосов.

Уроды вскакивали со своих мест. Из клеток подвального этажа донесся визг. Назар не сомневался, что кричала Ева. Или Лина. Кто-то из них. Больше некому, потому что местных все устраивало.

– Знаешь, Симо, а я ведь со школы не отличаюсь терпением. Особенно когда нужно врезать первым.

Пистолет в руках оперуполномоченного громко выстрелил. Во лбу обладателя чересчур маленького черепа, оказавшегося ближе всех, возникла дырка. Шестиклинку сшибло, а ее хозяина откинуло на скамью и перебросило через нее.

Паства Красного Амая обратила на это внимание не больше, чем на куриный помет на каблуках. Страх перед оружием и вполовину не имел такого веса, как намерение омыть руки в крови непосвященных.

Возможно, Назар испытал бы гордость за меткий выстрел, не обскачи его Симо. Нет, следователь не выбил десять из десяти, используя «неудобную» руку. Вместо этого Симо закричал. И это было тактически безупречно.

– Шемхамфораш! Шемхамфораш! Шемхамфораш!

Слово, означавшее какую-то сложную белиберду с именами, казалось, подавило рассудки нападающих. В грохоте сдвигаемых скамей послышался стук, напоминающий удары незрелых яблок по крыше сарая. То падали на колени Дети Амая.

– Антеро! – крикнул Симо, взглянув на Назара.

Тот кивнул, ощущая небывалую легкость. Подобные моменты, когда адреналин вбрасывается в кровь, составляли суть его работы. Были его наркотиком, если угодно.

Оперуполномоченный рванул к аналою, за которым растерянно замер духовник.

«Заломлю тебе руку так, чтобы ты запищал! – пронеслось в голове Назара, пока он перепрыгивал опрокинутые скамейки и огибал аборигенов. – Заодно двину разок по яйцам, чтобы сговорчивее был! Бум – и заклятие снято, все спокойны и разъезжаются по домам».

– Встаньте! Встаньте же, заклинаю вас! – проорал Антеро. Его лицо покраснело от вопля. – Эти свиньи бесправны! Встаньте!

Назар запнулся, обнаружив, что местные вскакивают на ноги куда быстрее, чем можно было бы предположить, учитывая их физиологические отклонения. Да и храм был не таким просторным, чтобы пробежка по нему приравнивалась к пересечению футбольного поля. Оперуполномоченный едва успел одолеть половину расстояния до аналоя, как к нему потянулись руки, напоминавшие цветки, поднимавшие уродливые головки после радиоактивного дождя.

Позади загромыхали выстрелы.

«Поздно, Симо, – с горькой усмешкой подумал Назар. – Эту лошадку нам с тобой уже не обуздать. Только пристрелить».

Сбавив шаг, он вскинул пистолет и нажал на спусковой крючок. Краем глаза отметил, что руки-цветки переродились в тени – вопящие и жадные до крови.

Оружие опять громыхнуло, обещая умертвить змею по имени Антеро. Назара сшибли с ног, и, уже падая, он понял, что потерял стрелковую удачу. Пуля угодила в живот лакированного трупа.

27. Беглец

1

Если бы Харинова кто-нибудь спросил, чего меньше всего ему хотелось услышать в жизни, он бы без промедления воздел указательный палец и ответил: «Это!» Под «этим» патологоанатом подразумевал бы выстрелы и суматошные крики, доносившиеся из недр запертого храма.

Как так получилось, что он отбился от остальных, – Харинов и сам не вполне понимал. Едва Лина, его удивительная Лина, избавилась от чемоданчика криминалиста – символа профессии, если так подумать, – как все пошло под откос. И к путанице приложил лапу Симо Ильвес.

Харинов попытался броситься за женщиной мечты, чтобы защитить ее, сберечь, в конце концов, но этому воспрепятствовал следователь. Симо принялся талдычить о каких-то пилюлях, и это, надо признать, возымело действие. Если уж использовалось такое старомодное словечко, как «пилюли», порождавшее в разуме образы чумных докторов, вскрывавших своими птичьими масками бубоны[6], то помощь, похоже, и впрямь требовалась.

– Боря, мне, кажется, что-то вкололи, – шепнул тогда Симо, когда ситуация все еще была под контролем.

Хотя была ли она под контролем вообще? Смех да и только.

Сложно сказать, кто именно в тот момент возобладал в Харинове, патологоанатом или