Книга Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты - Павел Иванович Гайденко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Сказание о житии» известного новгородского святого Антония Римлянина – один из интереснейших памятников древнерусской литературы. История его появления и редактирования, как и история создания большинства подобных произведений древнерусской литературы, крайне сложна и представляет предмет отдельной дискуссии[374]. Хорошо известно, что «Сказание о житии» было написано после смерти подвижника и стало ответом на множество бед, обрушившихся на обитель при его преемнике, игумене Андрее[375]. В определенном смысле сочинение стало своеобразным ответом на процессы, протекавшие в обители. По мысли создателя «Сказания о житии», запечатленный в тексте образ основателя монастыря должен был пробудить в насельниках утраченную ими подвижническую ревность.
Несмотря на высокую степень изученности «Сказания о житии», некоторые его сюжеты еще нуждаются в определенном осмыслении, поскольку представляют возможность для их использования при реконструкции каноническо-правовых реалий новгородской кафедры в первой половине XII в. Так, например, произведение сохранило известие о двух судах, в которых Антонию Римлянину пришлось участвовать. Первый из них был инициирован святителем, пожелавшим допросить новоприбывшего инока. Второй суд, состоявшийся перед городским судьей, был вызван необходимостью подтвердить права Антония Римлянина на имущество[376]. Все эти суды крайне редко становились объектом рассмотрения исследователей. Отмеченное обстоятельство в некотором смысле досадно, поскольку упомянутые выше сюжеты способны пролить свет на различные стороны повседневной жизни Новгорода. В данном случае придется остановиться на суде или допросе, который состоялся по воле епископа Никиты.
Рассказывая об обстоятельствах появления преподобного Антония в Новгороде, автор «Сказания» достаточно подробно сообщил не только о чудесном прибытии монаха в новгородские пригороды, но и о дальнейших действиях преподобного. Конечно, рассматриваемое произведение – это агиографический текст. Цели его создания, язык и образы, к которым прибегали его создатели, не предполагали воспроизведения или фиксации исторической действительности в том смысле, как ее понимает современный историк. По мере эволюции самого жанра жития изменялись место, роль и значение исторической составляющей в агиографических сюжетах. Особенно хорошо это обнаруживается в русской агиографии. В. М. Лурье очень точно заметил: «Агиография не обязана сохранять для истории факты – этим пусть занимаются хронисты, – но ее дело, с фактами на руках или без них, – создать подходящий информационный код для трансляции определенного смысла, а именно смысла данного конкретного культа»[377]. Отсылка к узнаваемым историческим и бытовым образам позволяла читателю и слушателю понять и принять как святого, так и его жизнь, находя в них ключ к пониманию и реализации в жизни идеалов христианства и свойственных ему этических и социальных добродетелей. Благодаря подобным включениям чудесного и назидательного в историческую канву, образ подвижника приобретал рельефность, а поступки праведника становились понятными. Более того, историчность агиографических сюжетов убеждала слушателя или читателя в том, что опыт святого можно повторить. Особенно убедительно это умонастроение обнаруживается в текстах о монашествующих подвижниках, являвших миру, по мысли В. Н. Топорова, «труженичество во Христе»[378].
Итак, прибыв на берег Волхова и удивившись красоте Новгорода, преподобный Антоний три дня и три ночи молился на камне, после чего направился в город. Там он нашел купца, который говорил на русском, греческом и «римском» языках. Узнав, кто есть Антоний, купец не только испросил благословение у инока, но и рассказал ему о городе, о соборе Святой Софии, князе Мстиславе Владимировиче и о епископе Никите. Услышав о том, как живут в месте, куда инок прибыл, преподобный Антоний отправился в Святую Софию, где увидел архиерея. Однако «святителю же Никите въ то время никако не явися преподобныи. понеже еще не навыче словенску и русску обычаю и языку»[379]. После этого преподобный стал молиться, стоя на камне, о даровании ему понимания русского языка. С этого времени Антоний приобрел известность. К нему стали приходить люди, а слух о новом подвижнике вскоре достиг епископа Никиты. Дальнейшие события хорошо известны. Никита повелел привести к нему инока в епископскую келью, где Антоний был допрошен. Узнав об истории его жизни, обстоятельствах чудесного прибытия на Волхов и убедившись в искренности инока, архиерей предложил Антонию остаться у себя, однако, встретив отказ, отпустил. Вскоре святитель сам явился к преподобному, чтобы увидеть, как живет Антоний. Увидев жизнь монаха и опросив сельских жителей, архипастырь убедился в подвижничестве инока и благословил тому дальнейшее проживание на избранном Антонием месте на берегу Волхова[380].
Описанная история интересна и крайне ценна для реконструкции частного епископского суда, преследовавшего цели не каноническо-правового, а духовно-дисциплинарного свойства[381]. При всей внутренней эмоциональности «героев» истории, заранее предугадываемой оценочности суждений и назидательности сюжета, история знакомства преподобного Антония Римлянина с епископом Никитой обладает несомненной ценностью. Прежде всего, она позволяет не только реконструировать формальные процедуру и ритуалы епископского суда, но и сформировать представление о крайне непростой и пестрой картине церковной и, прежде всего, монашеской жизни иночества в Новгородской земле, допуская, что нечто подобное могло присутствовать и на остальной Руси.
Действительно, самостоятельное прибытие Антония в пригород Новгорода и его свободное, по меньшей мере, не встретившее сопротивления поселение на новом месте, позволяет говорить не только об открытости межгосударственных пространств, но и о существенной неподконтрольности для властей огромных территорий Руси, если только это не были пригороды больших городов, подобных Новгороду. Отмеченная открытость присутствовала не только в области географической, но и в церковной жизни на уровне монашества и даже клира. О наличии если не тесных, то устойчивых связей между Европой и Русью на уровне литургического и молитвенного общения духовенства в течение первые полутора-двух столетий после крещения Руси можно судить, по меньшей мере, на основе четырех хрестоматийных примеров. Так, вероятно, в период княжения в Турове Святополка Владимировича местную кафедру возглавлял епископ Колобжегский Рейнберн[382]. Стоявший во главе клира Десятинной церкви Анастас Корсунянин бежал в Польшу[383]. Антоний Римлянин, вероятно, монах-ирландец, нашел приют в Новгороде[384], где был принят епископом Никитой в церковное общение[385]. Не менее интересен опыт игумена Даниила во время его паломничества в Иерусалим. В Святой Земле русский игумен без какого-либо смущения для своей совести посещал находившиеся в руках западных христиан святыни, латинские храмы и вступал в общение с местным латинским духовенством[386]. Впрочем, в случае Даниила все же необходимо принять во внимание, что паломничество в Святую Землю – особое событие и сугубый подвиг. Об этой подвижнической стороне благочестивого странствия можно судить еще по двум не менее ярким примерам паломничества:
