Книга Департамент нераскрытых дел - Рой Викерс

Бар служил местом встречи мелких воришек и мошенников, слишком простодушных, чтобы понять, что полиция держит заведение в качестве своеобразной мышеловки. Посетителей было не много – несколько пар. Уэйкеринг не заметил, как бледный толстяк приветствовал гостью взглядом, а бармен назвал по имени, как давнюю знакомую.

Джинни уверенно направилась в укромный угол, куда почти не проникал свет, и тут же сделала заказ:

– Мне двойное виски.

В это время! Но для Уэйкеринга нынешняя Джинни утонула в отчаянном стремлении спасти юношескую мечту.

– Вот что я должен тебе сказать. Пожалуйста, не прерывай, пока не закончу.

Начал он с розовой картины тех далеких дней, когда Джинни Рутен работала машинисткой в канцелярии Лондонского университета, где два друга – Хью Уэйкеринг и Катберт Брайдстоу – усердно постигали юридические науки. Хью питал к Джинни нежные чувства, в то время как девушка корректно сохраняла дистанцию. А вскоре после окончания учебы состоялась судьбоносная встреча Джинни с Катбертом Брайдстоу.

Брайдстоу получил работу в Манчестере. Джинни поехала следом, чтобы, как объяснила сама, провести неделю у тетушки Катберта, а потом выйти за него замуж.

– В поздравительной телеграмме каждое слово правдиво, Джинни. Несмотря на разбитое сердце, я чувствовал себя едва ли не счастливым, потому что верил: Катберт лучше меня и сможет подарить тебе более яркую, полную жизнь. Я радовался за вас обоих.

Потом я узнал, что Катберт оставил юриспруденцию и занялся бизнесом дядюшки. Отныне офис его фирмы находился почти напротив моего: так близко, что на протяжении последних десяти лет почти каждый рабочий день я наблюдал, как Катберт утром приезжает на работу, а в пять садится в машину, которую подает служащий гаража.

Но за все это время я ни разу не подошел к бывшему другу. Зла никогда ему не желал, однако чувствовал, что не смогу вынести его физического присутствия: слишком больно было сознавать, что он держит тебя в своих объятиях. Поэтому считал более достойным оставаться в стороне.

О Брайдстоу мне известно все. Он обожает животных, и одна моя богатая клиентка, дама очень известная, часто о нем говорит, не подозревая, что когда-то мы были близко знакомы. Услышав, что у Катберта родился сын, я решил, что это твой сын. С тех пор прошло шесть лет. Я воображал тебя преданной женой и матерью и, странным образом, разделял ваше семейное счастье. Так продолжалось все эти годы. Поэтому, Джинни, было бы нехорошо с твоей стороны встретить меня на улице и равнодушно сказать «бывай!».

– Подумать только! – воскликнула Джинни. – Понятия не имела о твоих чувствах, Хью. Честное слово, тут есть над чем поразмыслить!

С приемлемой долей правды Джинни поведала о себе. Это был банальный случай соблазнения с обещанием жениться. От пошлости ее спасало только то, что Джинни винила не Брайдстоу, а себя: со временем она скатилась в преступный мир, промышляя мелким воровством, преимущественно из оставленных без присмотра грузовиков, и пережила несколько коротких тюремных сроков.

Уэйкеринг слушал невнимательно, так как по внешности, манерам и речи уже успел понять, как жила любимая. Заметил он и то, что Джинни залпом опустошила сначала свой стакан с виски, а потом и его. Она деградировала социально, морально и физически, а разрушил ее тот человек, которого Хью всегда считал лучше самого себя!

Для интроверта смысл жизни состоит в драматизации переживаний. Уэйкеринг понял, что не имеет смысла спасать ту мечту, в которой сам он фигурировал в качестве блаженного болвана, и решил исполнить героическую роль. После смерти кто-нибудь напишет о нем как об одном из величайших любовников в истории человечества, о подвижнике, претворившем в повседневную жизнь высочайшие идеалы морали.

– Джинни, дорогая! Любовь Брайдстоу – если о ней вообще можно говорить – не принесла тебе ничего, кроме страданий и долгих лет несчастной, убогой жизни.

– О, перестань! Не надо валить все на беднягу Катберта.

– Виноват только он, – стоял на своем Уэйкеринг. – Так вот: я хотел сказать, что после всего, о чем ты так искренне рассказала, чувства мои ничуть не изменились и остались такими же глубокими, как двенадцать лет назад. Да, Джинни, говорю это от чистого сердца. Знаешь, что я сейчас сделаю? Отвезу тебя домой, к маме, потому что по-прежнему живу вместе с ней. А через четыре дня мы поженимся. Дела мои идут неплохо, так что я смогу обеспечить тебе разумный комфорт. И готов сделать все, чтобы ты забыла о прошлых невзгодах.

С точки зрения потасканной уличной девицы, ситуация казалась весьма заманчивой, но Джинни не хотела обманывать человека, проявившего сочувствие.

– Нет, Хью! Твоя мама ни за что не даст согласия на брак. К тому же у меня не все в порядке с легкими. – Она грустно улыбнулась. – Так сказал тюремный доктор. Да и зачем притворяться? Как бы я ни старалась, все равно не смогу вписаться в твою жизнь.

– Тебе так кажется, но я твердо знаю, что ты ошибаешься. – Красивое лицо осветилось благородной, терпеливой улыбкой. – Никогда не приму отказа, Джинни, но и принуждать не буду. Лучше завоюю твое расположение. Если не хочешь, можешь не знакомиться с моей мамой, но позволь дать тебе хотя бы денег…

– Не здесь! – быстро прошептала Джинни. – А то увидят.

Прежде чем расстаться, она приняла несколько фунтов в память о прошлых днях и назвала свой адрес. Хью Уэйкеринг вознамерился действовать медленно. Решил, что не грубым напором подобно другим, но нежностью и обаянием добьется сначала беспредельного доверия, а потом и глубокой преданности. Будет терпеливо строить там, где другие разрушали. Он не преувеличивал, заявляя, что говорит от чистого сердца. Беззаветно отдавшись идее, интроверт превратился в фанатика.

Глава 3

На следующий день Уэйкеринг отправился на квартиру Джинни с намерением пригласить ее на ленч в какой-нибудь неприметный ресторан, где можно будет ненавязчиво заняться исправлением манер. Хозяйка – того типа, который он заранее предполагал встретить, – ответила охотно:

– Джинни сама виновата. Вы же знаете, какая ужасная погода стояла вчера: мокрый снег, резкий восточный ветер. Но она все равно ушла, хотя не нуждалась в деньгах. Я сказала, что опять начнется кашель. Так и случилось. Утром бедняжка совсем разболелась. Я испугалась, что случится что-нибудь плохое, и вызвала доктора, а он сразу увез ее в госпиталь «Метрополитен».

Уэйкеринг поехал в госпиталь и заплатил наличными за перевод Джинни из общей палаты в отдельный бокс и за доступный комфорт. Заодно выяснил, что температура уже спала и, возможно, на следующий день больную можно будет навестить. Не спросив настоящего имени посетителя, сотрудники госпиталя тактично называли его мистером Смитом. Здесь давно привыкли к анонимной заботе о подобных пациентах.

На следующий день, когда машинистка собралась на ленч, Уэйкеринг попросил купить дюжину красных гвоздик. Сам он всегда оставался на перерыв в офисе, обходясь кофе и сандвичем. В три часа, подписав все письма, Хью объявил, что уходит до завтра, и взял цветы. Оберточная бумага оказалась мокрой и грозила порваться, поэтому он прихватил один из плакатов с изображением миссис Хеммелман и ее злостно оклеветанной собаки, поскольку плакат был сухим, и, сложив вдвое, обернул им красные гвоздики.