Книга Предпоследняя передряга - Лемони Сникет

— У нас нет денег, — сказал Клаус.

— Вам не нужно тревожиться о деньгах, если вы те, кто я думаю, — сказал таксист и нагнулся поближе к Бодлерам. — Те ли вы, кто я думаю?

Дети снова переглянулись. Конечно, они не знали и знать не могли, кто этот таксист — волонтёр или враг, злодей или человек честный и благородный. Вообще говоря, незнакомец, который пытается заманить вас в автомобиль, может быть, разумеется, кем угодно, только не честным и благородным человеком, и, вообще говоря, человек, который цитирует великих американских романистов, может быть кем угодно, только не злодеем, и, вообще говоря, человек, который говорит, будто вам не нужно тревожиться о деньгах, или курит сигареты, это скорее всего нечто среднее. Но выражение «вообще говоря» было не для Бодлеров. Бодлеры в нерешительности стояли у входа в отель «Развязка», на краю пруда, скрывавшего великую тайну, а толпа постояльцев преисполнялась все более и более серьёзными подозрениями касательно ужасной трагедии, которая произошла всего несколько минут назад. Дети подумали о Дьюи и вспомнили, как невыносимо страшно было смотреть, как он медленно тонет в пруду, и вдруг поняли, что не знают и знать не могут, кто же они сами — люди злые или добрые, — не говоря уж о загадочном незнакомце, который навис над ними.

— Не знаем, — сказала наконец Солнышко.

— Бодлеры! — послышался с лестницы резкий голос, за которым последовал приступ кашля, и сироты обернулись и увидели мистера По, который глядел на них, прикрывая рот белым платком.

— Что случилось? — спросил мистер По. — Где тот человек, которого вы загарпунили?

Бодлеры были так измучены и расстроены, что не стали даже оспаривать точку зрения мистера По.

— Он погиб, — сказала Вайолет, чувствуя, как на глаза опять наворачиваются слезы.

Мистер По снова закашлялся от изумления, а затем спустился со ступеней и встал перед детьми, за благополучие которых должен был отвечать.

— Погиб? — спросил он. — Как это случилось?

— Трудно сказать, — ответил Клаус.

— Трудно сказать? — нахмурился мистер По. — Но я же видел вас, Бодлеры. Вы держали оружие. Кто же, если не вы, может сказать, как это случилось?

— Анрибергсон, — сказала Солнышко, имея в виду «все не так просто, как кажется», но мистер По лишь покачал головой, словно с него было довольно.

— Идите-ка в отель, дети, — проговорил он с усталым вздохом. — Вынужден сказать, что я очень в вас разочарован. Когда я заведовал вашими делами, то сколько бы домов я для вас ни находил, всегда происходили ужасные вещи. А затем, когда вы решили сами заниматься своими делами, в «Дейли пунктилио» ежедневно стали печатать все новые и новые репортажи о ваших злодействах. И стоило мне снова вас найти, как я выясняю, что произошёл ещё один скверный инцидент — и опять погиб ваш опекун. Постыдились бы!

Бодлеры не ответили. Разумеется, Дьюи Денуман не был их официальным опекуном в отеле «Развязка», но он заботился о них даже тогда, когда они об этом не подозревали, и он изо всех сил старался защитить их от негодяев, которые шныряли вокруг их дома. И даже хотя он не был настоящим опекуном, но он был хорошим опекуном, и детям действительно было стыдно, ведь они были косвенно виновны в его нелепой смерти. Сироты молча ждали, пока мистер По справится с очередным приступом кашля, а затем банкир положил им руки на плечи и подтолкнул детей ко входу в отель.

— Иногда говорят, что дети из разрушенных семей самой судьбой обречены на преступное будущее, — сказал мистер По. — Возможно, они правы.

— Наша судьба совсем не такая, — возразил Клаус, но возразил не очень-то уверенно, и мистер По лишь смерил его суровым и печальным взглядом и подтолкнул дальше.

Если когда-нибудь вас пытался подталкивать за плечо человек, который гораздо выше вас, то вы сами знаете, что это не самый приятный способ путешествовать, но Бодлерам было уже всё равно — так они расстроились и запутались. Они побрели вверх по ступеням, а банкир в своей уродливой пижаме плелся сзади, и лишь когда сироты дошли до облака пара, который по-прежнему застилал вход, им пришло в голову обернуться и посмотреть на загадочного незнакомца, который предложил их подвезти. К этому времени незнакомец уже скрылся в автомобиле, и дети, не зная, хороший он человек или нет, не знали и того, рады ли они его уходу или, наоборот, огорчены, и далее после долгих месяцев, посвящённых всякого рода исследованиям, и после долгих бессонных ночей, и после множества страшных дней, проведённых перед огромным прудом за бросанием в него камней в тщетной надежде, что кто-то заметит бегущие по воде круги, я так и не додумался, стоило ли Бодлерам радоваться его уходу или, наоборот, огорчаться. Я-то знаю, кто был этот человек, и я знаю, куда он отправился потом, и я знаю имя женщины, прятавшейся в багажнике, и название музыкального инструмента, аккуратно положенного на заднее сиденье, и ингредиенты бутерброда, засунутого в перчаточный ящик, и даже какой небольшой предмет лежал на переднем сиденье, ещё не успев просохнуть после того, как его вынули из тайника, но я не могу сказать вам, стали бы Бодлеры счастливее в обществе этого человека или даже лучше, что он уехал от двух сестёр и брата, поглядывая на них в зеркало заднего вида и стиснув в дрожащей руке салфетку с монограммой. Я-то знаю, что если бы Бодлеры сели в его такси, то горести, постигшие их в отеле «Развязка», не стали бы предпоследней передрягой в их жизни, так как впереди их ожидало бы множество новых горестных событий, для описания которых, вероятно, потребовалось бы ещё тринадцать книг, но я совсем не знаю, было бы это лучше для сирот, как и не знаю, было ли бы лучше для меня, если бы я решил закончить дело своей жизни, а не брался за расследование бодлеровской истории, и было ли бы лучше для моей сестры, если бы она решила остаться с детьми в отеле «Развязка», а не ехала на водных лыжах к капитану Уиддершинсу, а впоследствии — на тех же водных лыжах — от него, и было ли бы лучше для вас, если бы вы сели в то такси, которое проехало мимо вас не так давно, и встретили собственные тридцать три несчастья, а не продолжали вести привычный образ жизни. Ничего нельзя знать наверняка. А если нельзя знать наверняка, приходится давать волю воображению, и я, дав волю воображению, предполагаю, что бодлеровские сироты были и в самом деле очень напуганы, когда вошли в отель и увидели целую толпу, поджидавшую их в вестибюле.

— Вот они! — взревел кто-то в дальнем конце зала.

Кто это был, дети не видели, поскольку в вестибюле было так же многолюдно, как и тогда, когда они впервые вошли в непостижимый отель. Но утром Бодлерам было даже странно идти по огромному залу под куполом и чувствовать, что в форме посыльных их никто не замечает, а на этот раз все до единого взгляда были нацелены прямо на них. Дети были потрясены, увидев великое множество знакомых лиц из каждой главы их жизни и много-много людей, которых они то ли знали, то ли нет. Все были в пижамах, ночных рубашках и другой подобной одежде, и все смотрели на Бодлеров, прищурясь из-за того, что пришлось встать посреди ночи. Наблюдать, как одеты люди по ночам, всегда интересно, однако можно найти и более приятные способы делать подобные наблюдения, нежели оказаться обвинёнными в убийстве.