Книга В тени старой шелковицы - Мария Дубнова

И Соломон соглашался: он действительно ничего не понимал в судопроизводстве.

Так они домолчались до приговора. Два года лишения свободы, без последующего поражения в правах. «Халатность».

– Да в чем халатность? – завопил Соломон. – Ведь даже суд признал, что акт о неработающих машинках – липа, что он составлен спустя восемь месяцев, как начал работать счетный цех, и составлен неквалифицированными рабочими!

– Вы нарушаете порядок! – зашипел адвокат на своего клиента. – Два года, обвинение в халатности – это большая наша удача! Вы что, не понимаете ничего? Молчите!

– Удача?! – Соломон задыхался от возмущения, когда после суда адвокат на пару минут подошел к нему. – В чем? Я – невиновный человек, меня обвинили в каких-то нарушениях сорок четвертого года, а я тогда в Коломне работал! Да, моей подписи нет на трудовых соглашениях – но ее и не должно быть! Главбух не подписывает соглашения о предстоящей работе! Главбух подписывает платежные ведомости, когда работа уже закончена! Таков закон! Таковы инструкции Министерства финансов! А то, что эти трудовые соглашения были заключены, когда я еще не работал на заводе, вас не смущает, товарищ адвокат? А то, что эти соглашения были подписаны директором завода, вас тоже не смущает?! И работа по соглашению была принята главным инженером и директором! Вы забыли сказать об этом! Я как главбух должен был – обязан был! – оплатить уже сделанную работу, которая, к тому же, была хорошо выполнена, и это подтверждено главком! Почему?! Почему вы молчали, вы же мой адвокат!

Адвокат Киселев молчал и смотрел на Хоца. Тот, бледный, с синеющими губами, с ввалившимися глазами, выкрикивал ему в лицо обвинения. «Идиот, – вдруг понял Киселев. – Его не расстреляли, не дали десять лет, ему – еврею, который в камере поздравлял всех с еврейским Новым годом. Дрянь неблагодарная…»

– Ладно, – Соломон потер слева, у груди. Сердце бухнуло, в груди защемило, левая рука вдруг стала ватной, чужой. По спине побежал холодный ручеек. «Без паники, – сказал себе сердечник Соломон и облизал губы. – Только без паники». Он посмотрел на адвоката: «Надо закончить с этим и лечь».

– Что сделано, того не вернешь, – сказал он Киселеву. – Не будем ковырять прошлое, подумаем о будущем. Вы будете писать протест в Верховный суд? Или кассационную жалобу?

– Вы действительно этого хотите? Ваши два года истекают 4 июня следующего года, сейчас уже октябрь. Вы собираетесь снова ворошить дело?

– Вы смеетесь? – Соломон искренне не понимал. – Я невиновен, а на меня вешается клеймо, судимость. У меня двое маленьких сыновей! Конечно, я собираюсь добиваться своей полной реабилитации.

– Я понял. Хорошо. Я приеду пятнадцатого. Послезавтра.

Соломона увели. Киселев посмотрел ему вслед: «Как там было? Отнимаю от тебя руку свою? Он себя погубит, не буду больше с ним возиться. Устал». Он был обижен. Он столько времени потратил, чтобы договориться с судьей, он так рисковал, передавая ему пакет от Якова Борисовича, папаши этого малахольного Соломона… Получить два года по статье «халатность», когда вокруг евреи-вредители получали кто десять, а кто – пятнадцать или двадцать пять лет! Когда везде, везде – в том числе и на всех предприятиях Министерства автотранспортной и тракторной промышленности – шли чистки! Когда и «Правда», и «Известия», и «Огонек» требовали, чтобы разоблачали безродных космополитов, беспаспортных бродяг и сионистских прихвостней! И на этом фоне Соломон Яковлевич Хоц поздравляет всех с еврейским Новым годом и требует своей полной реабилитации.

Идиот.

Как они говорят? Шлемазл. Да, кажется так. Шлемазл.

…Соломон вернулся в камеру. Надо успокоиться. Отец говорит, что нет смысла убиваться по сделанному, нужно погрустить – и думать о будущем. Так нас учит Тора. Киселев обещал приехать пятнадцатого? Что ж, подождем.

Но пятнадцатого октября Киселев не пришел. Не пришел он и шестнадцатого, и семнадцатого… Соломон решил не тратить времени даром и лично составить кассационную жалобу, которая бы разгромила обвинение в пух и прах. Он любил такие выражения: «в пух и прах», «полный ажур»…

У Соломона уже был опыт писания жалоб. В марте 1950 года он уже писал на имя Кагановича: «Почему я, имея колоссальные заслуги перед паровозными заводами, и это удостоверяется моими характеристиками, лишен возможности голосовать на выборах в Верховный Совет СССР?» Тогда его жалоба произвела впечатление – в Липецк даже приехал эксперт для беседы с Соломоном.

Это была победа. Система работала. Значит, нельзя опускать руки.

Соломон писал жалобу и ждал визита адвоката.

Киселев пришел только 5 ноября. «Ваш приговор опротестован прокуратурой. Это стало известно еще 14 октября. Я ездил в Воронеж и узнал: Воронежская прокуратура поддержала протест. Дело пойдет в Верховный суд РСФСР. Ваш брат Ефим Яковлевич очень просит меня защищать вас в Верховном суде». Соломон усмехнулся:

– Если вы знали о протесте еще 14 октября, почему вы не пришли ко мне пятнадцатого, как обещали? Мы бы вместе составили возражения и отослали их в Воронеж… – Соломон поерзал на скамейке. – Ладно, что было – то прошло. Я написал кассационную жалобу, пожалуйста, просмотрите ее. Внесите правку. И еще – у меня должна быть копия протеста прокуратуры. Я должен знать, что они выдвигают против меня…

– Соломон Яковлевич, – Киселев старался говорить спокойно и медленно. – Суд снял с вас все обвинения, оставив только «халатность». Вы чего хотели? Чтобы вас освободили из-под стражи в зале суда? И извинились бы?

– А почему нет? – Соломон начал заводиться. – Взять невиновного человека, продержать его полтора года в тюрьме! Если поняли, что я ни при чем, можно и извиниться!..

Киселев устал.

– Давайте вашу жалобу, я ее посмотрю.

– И мне нужна копия протеста!

– Я помню. До завтра.

Но на следующий день Киселев не вызвал Соломона на свидание, а передал ему кассационную жалобу со своими правками и четыре листа хорошей бумаги. 25 ноября, придя в тюрьму для встречи с другим своим клиентом, Киселев на пять минут вызвал Соломона. Тот вручил ему свои возражения на протест прокуратуры (которого в глаза не видел). Киселев обещал посмотреть и все-таки прислать протест. Возражения с правкой были присланы через пару дней, а протест – нет. В сопроводительной записке Киселев извинялся: «Перепечатать протест не удалось».

– Можно подумать, нельзя было переписать, – возмутился Соломон и направил официальный вызов Киселеву в Липецкую коллегию адвокатов. С просьбой явиться.

Таких вызовов было шесть.

Киселев не являлся.

У Соломона начались боли в сердце. Он записался на прием к начальнику тюрьмы:

– Извините… Может, мои вызовы затерялись случайно среди бумаг… Я бы хотел узнать…

– Все ваши вызовы мы немедленно отправляли, все они сданы лично Киселеву под расписку. Тащить на аркане адвоката никто не собирается.