Книга Абсурдистан - Гари Штейнгарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он говорил, что группа толстых жуликов грабит западных эмигрантов, — сказал я.
— Это мы! — воскликнули они. — Ура! Борис Вайнберг о нас вспомнил!
Старший из них приказал коллегам вернуть мне деньги, которые они у меня выманили. На наших с Тимофеем паспортах моментально появилась целая дюжина причудливых печатей, и нас проводили мимо службы иммиграции и мимо таможни на солнышко, где уже ждал Алеша-Боб со своим шофером.
Я плавился от зноя Абсурдистана, как будто попал в раскаленную печь. Во рту пересохло, и я чуть не отдал концы, прежде чем Тимофей засунул мою 325-фунтовую тушу в немецкий седан. «Да поможет мне Бог! — подумал я, когда включился кондиционер. — Помоги мне выжить в этом южном аду».
С самого начала меня совершенно не интересовала страна, в которую я попал. Ее вид в точности соответствовал моим собственным ощущениям: она была усталой. Пейзаж состоял из коричневато-серых озер, окруженных скелетами буровых вышек и современными куполами нефтеперерабатывающих заводов. Повсюду была колючая проволока и надписи, сулящие смерть тому, кто свернет с главной магистрали. Трейлеры с логотипом «Келлог, Браун энд Рут» виляли перед нашим автомобилем, и шоферы сигналили нам как безумные. Хотя у нас были закрыты окна, до нас доносилась вонь Абсурдистана: от него несло, как от потных подмышек орангутанга.
Я немного вздремнул — моему горбу было уютно на кожаном сиденье. Мы проехали мимо церкви, прелестной своей восточной простотой: она была прямоугольная и компактная, словно высеченная из одного куска камня.
— Я полагал, что это мусульманская страна, — сказал я Алеше-Бобу.
— Ортодоксально христианская, — объяснил Алеша-Боб.
— Нет, серьезно. Я всегда воображал их на коленях перед Аллахом.
— Тут две этнические группы, сево и свани. Обе христианские. Вон там — церковь свани.
— Откуда ты это знаешь, профессор?
— Ты знаешь, как выглядит стандартный православный крест? — Он нарисовал в воздухе крест:. — Ну вот, это крест свани. А крест сево выглядит вот так. — И он нарисовал в воздухе другой крест:.
— Это очень глупо, — заметил я.
— Это ты очень глуп, — сказал Алеша-Боб. Мы немного подурачились, и Алеша-Боб больно зажал одну из моих складок на бедре своими острыми локтями.
— Хозяин страдает от болей в бедрах, — предостерег Тимофей моего друга, мягко отстраняя его от меня.
— Хозяин страдает от многих вещей, — ответил Алеша-Боб.
Выглянув в окно, я заметил плакат, рекламирующий жилмассив под названием «Стоунпей». На подъездной аллее возле особняка из стекла и бетона стоял роскошный автомобиль. Канадский флаг над входом в особняк означал стабильность.
Затем в поле зрения попал плакат с тремя полуголыми темнокожими красотками, наклонившими свои силиконовые бюсты над пахом мужчины, облаченного в полосатую тюремную одежду Надпись гласила: «ПАРФЮМЕРИЯ 718: ЗАПАХ БРОНКСА В ГОРОДЕ СВАНИ».
Громко вздохнув, я отвернулся.
— Что теперь? — спросил Алеша-Боб.
— Ничего.
— Это из-за «Парфюмерии 718»? Ты все еще думаешь о Руанне и Джерри Штейнфарбе, не так ли?
Мы тихо сидели в машине, созерцая, как впереди пузырится и изнемогает от жары радужный пейзаж. Чувствуя мою боль, Тимофей запел песню, которую сочинил в честь моего нового гражданства. Вот единственный куплет, который я помню:
Мой славный батюшка, мой добрый батюшка,
Надумал в Бельгию он уезжать…
Мой славный батюшка, мой умный батюшка,
Он будет в Бельгии в снежки играть…
Город Свани устало прильнул к горному хребту. Мы ехали по поднимавшейся в гору дороге, прочь от серого изгиба Каспийского моря, пока не добрались до какого-то места под названием бульвар Национального Единства. И тут мы оказались, в известной мере, на главной улице Портленда, штат Орегон, США, где я покуролесил в молодости две недели. Мы проезжали мимо несомненно богатых магазинов — тут была и лавка, торговавшая кошмарными товарами в духе американского Диснейленда, и шикарный магазин под названием «Каспийский Джо» (ярко-зеленая копия знаменитой американской сети магазинов), и вышеупомянутая «Парфюмерия 718», источавшая ароматы Бронкса. Паб «Молли Мэллой» с ирландской тематикой, казалось, осоловело поглядывал на нас из-за импортного плюща и гигантского трилистника.
После «Молли» бульвар свернул в каньон из недавно возведенных стеклянных небоскребов с корпоративными логотипами «Экссон Мобил», «БП», «Келлог, Браун энд Рут» и «Дэу хэви индастриз» (Тимофей издал счастливый вздох при виде производителей его любимого парового утюга), и, наконец, одинаковых небоскребов «Рэдиссон» и «Хайатт», пристально смотревших друг на друга с противоположных концов площади, по которой гулял ветер.
В огромном вестибюле «Хайатт» во всех углах жужжали люди многих национальностей, как раздраженные мухи в конце лета. Куда ни кинь взгляд — повсюду виднелись киоски или пластмассовые столики со стульями под странными вывесками — например, «ПРИВЕТ, ПРИВЕТ, БРИТАНИЯ — ПАБ». Один из этих ульев был освещен золотистым светом и назывался «РЕСЕПШН». Там улыбающийся юноша со скандинавской внешностью заговорил с нами на вполне сносном английском.
— Добро пожаловать в «Парк Хайатт» Свани, — расплылся он в улыбке. — Меня зовут Абурхархар. Что вам будет угодно, джентльмены?
Алеша-Боб заказал номер в пентхаузе для нас двоих и маленькую сараюшку за прудом для Тимофея. Застекленный лифт поднял нас на сороковой этаж, вознесшись через освещенный солнцем атриум. И не успел я оглянуться, как передо мной оказалась пародия на современный западный дом. На какую-то секунду мне показалось, что мы действительно прибыли в Европу, и я пробормотал слово «Бельгия», упал на колени, приник к плюшевому покрытию грудями и животом и попрощался с пробуждающимся миром.
ГОЛЛИ БЕРТОН, ГОЛЛИ БЕРТОН
Мне приснилась Руанна. Она стояла на увядшей осенней траве, сзади ее освещало заходившее солнце, темные волосы стали золотисто-каштановыми. Вместо обычного тесного прикида в обтяжку на ней был простой синий комбинезон. Кожа была розовая, детская, и это навело меня на мысль, что она уже беременна от Штейнфарба. Вдали мерцала неоновая вывеска, натянутая между двумя березами. На ней возникали разные слова. «ЕВРОПА». Потом «АМЕРИКА». Потом «РАША».
Руанна протянула мне зеленое яблоко.
— Оно стоит восемь долларов, — сказала она.
— Я не стану платить восемь долларов за яблоко, — ответил я. — Ты плохо со мной поступаешь, Руанна.
— Это самое лучшее яблоко в мире, — сказала она. — У него вкус груши. — У Руанны был среднеатлантический акцент образованной особы, лицо сияло, но было бесстрастным, как будто она внезапно разбогатела. Она поднесла яблоко к моей груди, и оно уплыло из ее руки. Сухой воздух из кондиционера ударил мне в лицо, и от этого у меня начали стучать зубы. Я огляделся, пытаясь обнаружить источник холода, но увидел лишь безграничное пространство пожухлой желтой травы.