Книга Смерть ради смерти - Александра Маринина

– Как вам, вероятно, известно, – начал Коротков,когда все пятеро расселись, – Григорий Войтович после убийства своей женыЕвгении был задержан и помещен в изолятор временного содержания. Через три дняего отпустили домой в соответствии с разрешением прокурора. И следователь, ипрокурор утверждают, что от вашего Института поступило ходатайство о временном,я подчеркиваю, временном освобождении Войтовича из-под стражи для того, чтобыдать ему возможность закончить один важный и сверхсекретный проект. Я не спрашиваю,что это был за проект, это не мое дело и вообще не имеет ни малейшего значения.Но, к своему удивлению, я не обнаружил в секретариате вашего Института никакихследов ходатайства. Поэтому я пригласил сюда руководство Института, а такжелюдей, близко знавших Войтовича, которые могли бы выступить инициаторамиподобного ходатайства просто из сочувствия к нему. Повторяю, я не собираюсьобсуждать сейчас вопрос о том, плохо или хорошо поступили те, кто постаралисьвытащить Войтовича из камеры. Они действовали так, как считали нужным, а то,что результат получится столь ужасным, предвидеть не могли. Меня интересуетдругое. Если из Института ушла официальная бумага, подписанная должностнымлицом, то копия ее должна быть в секретариате. Почему ее нет?

Над длинным столом для совещаний повисло недоуменноемолчание.

– Я впервые об этом слышу, – наконец сказалдиректор Института Альхименко. – Я как раз все время думал о том, как жетак получилось, что человек совершил такое зверское убийство, а его через тридня выпустили на свободу. Вячеслав Егорович, может быть, вы что-то знаете?

– Ничего, – развел руками ученый секретарьИнститута Гусев.

– А вы, Павел Николаевич? – обратился Коротков кБороздину, в лаборатории которого работал Войтович.

– Тоже впервые слышу, – откликнулся тот. –Может быть, следователь что-нибудь напутал? Я никаких бумаг не подписывал, этосовершенно точно.

– Вы, Геннадий Иванович?

– Нет, ничего не знаю, – покачал головой Лысаков.

– Валерий Иосифович?

– Не знаю, – ответил Харламов.

Настя внимательно разглядывала из своего уголка пятерыхсотрудников Института, между сорока пятью и пятьюдесятью годами, без особыхпримет, без особенностей речи. Какие они разные, думала она, какие непохожиедруг на друга, но если описывать их словами, то получается про всех одно и тоже. Даже костюмы у всех серые. У Альхименко – темно-серая тройка в тоненькуюголубую полосочку, у Харламова – тоже темно-серый, но пара и без полосочек, уГусева – светло-серый… Прически, правда, почти одинаковые, все они – начинающиелысеть мужчины, кто-то больше, кто-то меньше. А выражение лиц у всех разное. УГусева – обеспокоенное. У Альхименко – раздраженное. У Лысакова –холодно-отстраненное, словно его все это не касается. У Бороздина на лиценаписан живейший интерес к происходящему. А Харламов, похоже, просто в панике.Чего ему паниковать-то, интересно? Рыльце в пушку, что ли?

Он спокойно сидел за длинным столом для совещаний,постукивал пальцами по полированной поверхности и смотрел на широкоплечегоулыбчивого майора. Но внутри у него все оборвалось.

«Не было в деле никакого ходатайства. С чего этот майорКоротков взял, что оно было? Не было его. Кто-то врет, кто-то их путает, а мнеэто потом боком выйдет. Галактионов? Спер ходатайство из дела? Зачем? Да нет,глупость это, никакого ходатайства Институт не посылал, я же не мог об этом незнать, это совершенно исключено. Вот и Коротков говорит, что в секретариатекопии нет. Значит, и первого экземпляра не было. Тогда что же? Следовательврет? Выпустил Войтовича, а потом придумал легенду про ходатайство, котороесгорело в пожаре? Может быть. Но зачем? Зачем он выпустил Гришу? За взятку? Откого? Кто ему заплатил? Неужели… Мерханов? Я сразу ему сказал, как только Гришузадержали, что работа может приостановиться. Мерханов мог нажать на своирычаги, у него связи остались до сих пор мощнейшие. Или просто купилследователя и прокурора, дал им такие деньги, какие им и не снились, такие, откоторых не отказываются, если хотят остаться в живых. Отсюда и легенда проходатайство. Но если это так, если Гришу выпустили, потому что Мерхановпостарался, так какого же хрена этот горный орел мне ни словом не обмолвился?Ниже своего достоинства считает меня информировать? Кто я для него? Холоп,мастеровой, ремесленник, к тому же неверный. Ничего, стерплю, ради того, чтобыжить так, как я хочу, можно стерпеть. Глупость, сделанная дураком, не можетобидеть и оскорбить. Оскорбить может только поступок достойного противника».

– Может быть, кто-то из вас обращался в Министерствонауки по своим каналам, чтобы попытаться помочь Войтовичу? Может быть, укого-то из вас есть знакомые в Генеральной прокуратуре и вы обращались к ним?Может быть, в Министерство внутренних дел? – продолжал задавать вопросыКоротков, и на каждый из них получал пять одинаковых ответов: «Нет, необращался, не знаю».

– Поймите, – увещевал он, – я не преследуюцель доказать, что Войтовича выпустили незаконно, мне это совершеннобезразлично, я такими вопросами не занимаюсь. Мне поручено восстановитьматериалы сгоревшего дела, а законность и обоснованность этих материалов менясовершенно не интересует. Но если Войтовича выпустили, должно же быть для этогокакое-то основание. Постарайтесь, пожалуйста, припомнить, может быть, выобсуждали арест Войтовича с какими-нибудь руководителями или работникамиправоохранительных органов…

Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник неуклюжийпаренек в плохо сидящей на слишком толстом теле форме.

– Извините, – как-то по-домашнему сказалон. – Там Каменскую к телефону просят.

– Пусть перезвонят сюда, – коротко сказалКоротков, бросив на смешного милиционера уничтожающий взгляд.

Через минуту на рабочем столе зазвонил телефон. Майор снялтрубку и передал ее подбежавшей блондиночке, которая все время сидела в уголкеи не проронила ни слова.

– Алло? Да, Надюша. Сейчас, минутку…

Она прикрыла микрофон рукой и обратилась к майору:

– Юрий Викторович, когда я могу быть свободна?

– Мы уже заканчиваем. Минут через пятнадцать, ядумаю, – ответил он.

– Надюша, ты успеешь за двадцать минут до меня доехать?Нет, не надо, не покупай, я по дороге к ним домой одно место знаю, там дешевле.Ага. Через двадцать минут. Договорились.

Через двадцать минут они вышли из здания ГУВД вместе сблондинкой Каменской. Прямо перед ними стояла нежно-голубая машина, а возленее, небрежно опираясь на капот и держа в руках роскошные розы, стояла яркаяэффектная брюнетка в распахнутой коллекционной шубе до пят, под которой былонадето шелковое короткое платье, оставляющее открытыми потрясающие ноги.Призывно улыбаясь, она медленно обвела глазами пятерых мужчин, перевела взглядна подругу и помахала ей рукой. Хлопнули дверцы. Девушки уехали.