Книга Потерявшая сердце - Анатолий Ковалев

— Неужели вы с такой легкостью готовы разбить сердце дочери? — спросил Александр, не дослушав этой лицемерной сентенции.

Вопрос повис в воздухе. Граф выдержал длинную паузу, во время которой с интересом изучал свой указательный палец с длинным, остро заточенным ногтем, служащим ему для разрезания страниц. Потом его внимание привлек украшавший палец перстень, сплошь усыпанный бриллиантами. Губернатор созерцал его с таким упоением, будто видел впервые. Вдруг, словно вспомнив о присутствии Александра, он встрепенулся, поднял взгляд и с непринужденной улыбкой сказал:

— Будешь в Риге, кланяйся от меня своему батюшке Христофору Ивановичу. Мы с ним пуд соли съели в царствование незабвенного нашего государя Павла Петровича. Ох, и золотые же были денечки!

Тем самым он ясно давал понять, что разговор окончен.

Наталья поджидала гостя в коридоре, возле комнат Софьи. Когда она увидела Александра, по его лицу уже нельзя было угадать чувств, которые его обуревали. Генерал успел взять себя в руки. Собственно, он предвидел вероятный отказ, прекрасно понимая, что Ростопчин не жаждет породниться с остзейским бароном, да еще лютеранином, хоть и приближенным ко двору. В том, что граф именно сейчас пожелал расставить точки над i, тоже не было ничего удивительного. Роман, не имеющий будущего, не должен затягиваться, нанося сердечные раны и ущемляя иные интересы сторон. Все это он повторил про себя несколько раз и почти успокоился.

— Когда вы уезжаете? — бросилась к нему Наталья. Она то вспыхивала, то бледнела, крохотный кружевной платок, который девушка теребила в пальцах, превратился в лохмотья.

— Нынче вечером, — сообщил он и добавил: — Мой отпуск слишком затянулся.

— Значит, теперь долго не увидимся… — Она покусала нижнюю губу и смущенно спросила: — Вы будете мне писать?

— Натали, — прошептал Александр, взяв ее руку, — я должен вам кое-что сказать…

Она посмотрела в его глаза и вздрогнула, не увидев в них ничего, кроме сожаления.

— Вы объяснились с папенькой? — обмирая, проговорила девушка.

— Мы говорили о… многом, и он сам завел разговор о нас с вами. Признаюсь честно, я хотел просить вашей руки тотчас же по возвращении из похода. Но ваш батюшка развенчал мои надежды. Он сказал, что давно выбрал вам жениха…

— Неправда! — вскрикнула Наталья.

— Он назвал князя Нарышкина, племянника графа Воронцова.

— Господи! Неужели? — Она закрыла глаза, ее лицо залила обморочная бледность. Однако девушка немедленно встряхнулась и решительно заявила: — Этому не бывать! Вы должны что-нибудь придумать!

В этот миг Бенкендорф отчетливо увидел себя со стороны, каким он был три года назад в Париже, когда вместе с Чернышевым похищал из-под носа у французского императора его любовницу, мадемуазель Жорж. Он тогда не на шутку влюбился, пылал страстью и готов был на самый отчаянный поступок. Какая пропасть между тем днем и нынешним! Конечно, он не собирался жениться на мадемуазель Жорж. Все-таки она была актрисой, пусть с общеевропейской известностью. К тому же скандальная история с похищением была частью политической игры, затеянной Чернышевым и одобренной императором Александром. Потом, он был на три года моложе, а в нынешних условиях, учитывая войну, это огромный промежуток времени. Он сильно повзрослел. Наконец, тогда он был всего лишь флигель-адъютантом, а теперь он генерал-майор. В долю секунды Александр представил, какие могут быть последствия, если он увезет из Москвы Наталью Ростопчину, как некогда увез из Парижа мадемуазель Жорж. Граф, безусловно, отречется от дочери, обвенчавшейся с лютеранином, и откажет ей в наследстве. Скандал, на этот раз не подкрепленный высокой политикой, обязательно скажется на дальнейшей карьере генерал-майора. Все его честолюбивые стремления канут в Лету. Наталья Федоровна, избалованная, привыкшая жить в роскоши и ни в чем себе не отказывать, будет жестоко разочарована скромным материальным положением своего супруга, и в конце концов это скажется на их отношениях.

— Что же вы молчите?! — воскликнула девушка в отчаянии, выжидающе глядя ему в глаза. — Возьмите меня с собой! Я готова ехать с вами на край света…

— К сожалению, Наталья Федоровна, я еду на войну, — произнес он строго, предавая своим словам особый смысл. Еще красноречивее слов было выражение его глаз, холодных и чужих. — Я весьма вам благодарен за содействие в деле, порученном мне государем, но… Забудьте о невозможном.

— Так вы… вы меня совсем не любите?! — воскликнула она, перебирая в пальцах обрывки платка и роняя их на пол, один за другим, как хлопья снега. — Все ваши страстные слова и любовные послания ничего не стоят?! Все это было только развлечением на время отпуска?! Или вам только моя помощь была нужна, и вы потому… Не желаю вас больше видеть! Прощайте!

Она бросилась в комнату сестры и громко хлопнула дверью. За створкой послышалось отрывистое глухое рыдание. Бенкендорф остался стоять как вкопанный, до крови кусая губы. «Ни шагу за ней! Не сметь! — кричал он про себя, словно командуя невидимыми солдатами. — А теперь кругом, марш, вон из этого дома!»

Когда генерал вышел на Большую Лубянку, вольный воздух показался ему особенно сладким. По высохшим торцам мостовой звонко стучали копыта лошадей, проезжающие мимо экипажи, как на подбор, выглядели чистыми и щегольскими. Александр поймал мимолетный взгляд молодой женщины, сидевшей в открытом ландо рядом с надутым чиновником лет пятидесяти. Дама взглянула на него с явным интересом, не без кокетства, и он вдруг горячо обрадовался своей молодости, независимости, свободе. «В конце концов, что я мог сделать, если родители не согласны? — спросил себя Александр, стараясь задушить последние угрызения совести. — Ведь я не черкес какой-нибудь, чтобы воровать чужую невесту!»

Он решил с этого момента как можно реже вспоминать Натали и ничего не рассказывать Мишелю Воронцову об этом любовном приключении, чтобы у его кузена, князя Нарышкина, не было впоследствии глупого повода для ревности.

Когда Натали ворвалась в комнаты Софи, сестры нигде не было. На кушетке возлежала лишь больная мадам Тома. Та недавно вернулась из путешествия, в котором сопровождала Элен Мещерскую. Правда, проехали они только полпути до Петербурга, потому что «эта сумасшедшая графиня» вдруг, ни с того ни с сего, выскочила замуж за мелкопоместного костромского дворянина. История, рассказанная воротившейся мадам Тома, поразила обеих сестер, но Софи не очень в нее верила, считая, что служанка привирает. «Вернее всего, — делилась она сомнениями с Натальей, — мадам наскучила Элен своим знаменитым занудством, обжорством и глупыми нотациями. Та отправила ее восвояси, а мадам, чтобы сохранить лицо, выдумывает небылицы…»

Так или иначе, француженка после своего неудачного путешествия исхудала и сделалась больной. Кроме того, Софи накликала ей несчастье. Когда служанка отправлялась в путь, Софи сказала матери, что у мадам Тома умер в Одессе дядя, служивший в лакеях у графа Ланжерона. И надо же было такому случиться — именно этой весной в Одессу приплыла на корабле из Персии страшная бубонная чума. Она беспощадно косила семьи французских аристократов, бежавших некогда от ужасов якобинской диктатуры в Россию. Их многочисленная челядь также подверглась мору. Дядя мадам Тома, образцовый лакей, которым племянница хвалилась и гордилась, пал едва ли не первой жертвой персидской заразы. Мадам винила в этом Софи с ее необузданной фантазией. Ведь дяде было всего пятьдесят пять лет, и он в жизни ничем не хворал!