Книга Познать женщину - Амос Оз

А Патрон счел, что молчание может длиться ровно до того момента, который он, с его безупречной интуицией, определил как момент готовности. Тогда, подавшись вперед, спросил он негромко, почти не вспугнув тишины:

— Что скажешь нам, Иоэль?

— Если ваша большая просьба состоит в том, чтобы я вернулся к работе, ответ отрицательный. И пересмотру не подлежит.

И снова Акробат покачал головой, словно отказываясь верить собственным ушам, и снова зацыкал с расстановкой.

Учитель кивнул:

— Хорошо, — он произнес это по-французски: «Bon». — Покамест мы уступим. Вернемся к этому позднее. Уступим при условии, что на этой неделе ты поедешь на встречу с твоей дамой. Если выяснится, что на сей раз она располагает хоть четвертью той информации, что передала в прошлую встречу, мне стоит вновь похлопотать о воссоединении ваших сердец — даже если понадобится золотая карета, запряженная шестеркой белых лошадей.

— Буйволов, — поправил Иоэль.

— Пардон?

— Буйволов. В Бангкоке вы не увидите лошадей, ни белых, ни каких-либо других. Запрягают там только буйволов. Или подобных им животных, которых там называют: «бантенгами».

— И я не буду особо возражать, если ты сочтешь необходимым сообщить ей девичью фамилию матери твоей неродной бабушки со стороны двоюродного брата шурина. Чувствуй себя вполне свободно. Тихо, Осташинский! Не мешай!

— Минуточку! — прервал Иоэль, в рассеянности проводя, по обыкновению, пальцем между воротничком рубашки и шеей. — Пока что вы еще никуда меня не впрягли. Я должен подумать…

— Дорогой Иоэль, — Патрон начал так, будто собирался произнести хвалебный спич, — ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, будто существует свобода выбора. Разумеется, мы к ней, с некоторыми оговорками, стремимся, но не в данном случае. Те пылкие чувства, которые ты, по-видимому, вызвал в прошлую встречу у этой красавицы (а ты сам знаешь, чья она бывшая жена), те «лакомые кусочки», которые она скормила тебе и нам… Что тут говорить, есть немало людей, которые живут и живут неплохо, даже не догадываясь о том, что, если бы не привезенные тобой «лакомства», лежать бы им в земле сырой… Стало быть, речь не о том, чтО выбрать — романтический круиз или отпуск на Бермудах. Речь идет о работе на сто—сто пять часов, от момента, когда ты покинешь дом, и до возвращения.

— Дайте минуту, — промолвил Иоэль устало и смежил веки.

Шесть с половиной часов прождала его Иврия понапрасну в аэропорту Лод зимним утром семьдесят второго года, когда они условились встретиться в зале местных авиалиний, чтобы лететь вдвоем в отпуск в Синай, в Шарм-эль-Шейх. Он не нашел тогда надежного способа известить ее, что задержался в Мадриде, потому что в самый последний момент удалось ухватиться за конец ниточки. А уже через два дня выяснилось, что это тупик, пустой номер, пыль в глаза.

Когда прошли шесть с половиной часов, она встала и отправилась домой, заехав по дороге к Лизе, чтобы забрать Нету, оставленную на ее попечение. Нете было тогда полтора года. Иоэль приехал домой на следующий день, в четыре часа ночи. Иврия ожидала его — сидела у стола на кухне, одетая в белое, перед ней стоял полный стакан давно остывшего чая. Когда он вошел, сказала, не отрывая глаз от клеенки, покрывавшей стол: «Не утруждай себя объяснениями. Ведь ты так устал и так разочарован, что и без объяснений мне понятно».

Спустя много лет, при расставании с той восточной женщиной в храмовой роще Бангкока, вновь возникло то же странное чувство: его ждут, но не станут ждать без конца, и если он опоздает, то опоздает безвозвратно, навсегда. Но так он никогда и не узнал, куда в нищем разукрашенном городе могла исчезнуть та женщина: толпа поглотила ее мгновенно, едва только прозвучало непременное условие навсегда прекратить всякие контакты. И он согласился, дал обещание. Да и как мог бы он броситься за ней, побежать — даже если бы знал, где она?

— Когда, — спросил он, — вы хотите получить ответ?

— Сейчас, Иоэль, — произнес Учитель с угрюмостью, которой прежде за ним не замечалось. — Сейчас. Нечего барахтаться. Мы тебе сэкономили силы, не оставив выбора.

— Это необходимо обдумать, — настаивал Иоэль.

— Пожалуйста, — немедленно уступил Учитель. — Пожалуйста. Думай. Думай до тех пор, пока не прикончишь пирог Ципи. А затем пойдешь с Акробатом в оперативный отдел — посидите, и отработаете детали. Я забыл сообщить, что Акробат отвечает за твой «запуск».

Иоэль опустил глаза — они болели — и стал разглядывать ладони. Чувство было такое, будто, к его великому смущению, с ним вдруг заговорили на языке урду, в котором, как говорил Вермонт, смысл каждого слова зависит от того, читаешь ты справа налево, или наоборот. Без всякого желания проглотил он кусочек пирога. Пирог был сладким и жирным. И внезапно Иоэля захлестнула волна гнева. Не шевельнувшись в кресле, он внутренне заметался и начал рваться, как рыба, проглотившая наживку и почувствовавшая, что крючок вонзился в плоть. Зримо представил он Бангкок, окутанный горячими испарениями. Время летних муссонов, теплых и липких дождей. Буйная тропическая растительность, разбухшая от бродящих в ней ядовитых соков. Буйвол, разлегшийся в грязи посреди переулка. Слон, которого впрягли в повозку, нагруженную бамбуком. Попугаи на верхушках деревьев и маленькие длиннохвостые обезьянки, прыгающие и гримасничающие. Нищие окраины с деревянными хибарками, лужами нечистот посреди узких улочек. Толстые лианы. Стаи летучих мышей, появившиеся еще до того, как угасли последние отблески дня. Крокодил, высунувший голову из воды канала. Раскаленный воздух, сотрясаемый жужжанием миллионов насекомых. Гигантские фикусы, магнолия, рододендрон, ризофоры в утренних туманах. Купы деревьев, похожих на китайскую сирень. Подлесок, кишащий прожорливым зверьем. Плантации бананов, риса и сахарного тростника, проступающие из розовой жижи на затопленных сточными водами пространствах. И над всем — знойные мутные испарения…

Там ждут его прохладные пальцы. Если поддастся и пойдет, возможно, не вернется никогда. Не подчинится приказу — опоздает.

Медленно, с особой осторожностью поставил он тарелку с пирогом на ручку плетеного кресла и, поднимаясь, сказал:

— Ладно. Я подумал. Ответ отрицательный.

— Только в виде особого исключения, — Патрон произносил слова с подчеркнутой, отмеренной вежливостью, и Иоэль отметил про себя, что его французский акцент несколько усиливается, но остается почти незаметным. — Только в виде особого исключения. И вопреки моим намерениям. — Он покачал головой, словно сожалея, что искривленного уже не выпрямить. — Я подожду, — он бросил взгляд на часы, — еще двадцать четыре часа я буду ждать разумного ответа. Кстати, у тебя случайно нет объяснения: в чем проблема?

— Это личное, — ответил Иоэль, пытаясь вырвать крючок, впившийся в плоть. И справился с этим.

— Преодолей. Мы тебе поможем. А теперь отправляйся прямо домой, нигде по пути не задерживаясь. Завтра в одиннадцать утра, — он вновь перевел взгляд на часы, — в одиннадцать десять я позвоню. И пошлю кого-нибудь за тобой, чтобы привезли на рабочую встречу в оперативном отделе. В среду на рассвете ты отправишься в путь. Акробат отвечает за твой «запуск». Уверен, вместе вы будете великолепны. Как всегда. Осташинский, извинишься как положено? И еще ты должен покончить с пирогом, с которым так и не справился Иоэль… До свидания. Будь осторожен в пути. А Нете не забудь передать тоску стареющего сердца.