Книга Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса - Пер Улов Энквист
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна. Катись ты к дьяволу, мерзавка!
Маргарета. Ух!
Анна (Хенрику). Неужели ты не можешь заткнуть ей рот?
Маргарета. По-моему, пора задать ей хорошую трепку. А может, оплеуху вкатить? Почему ей не надавали оплеух тридцать лет назад!
Анна. Ей-богу, у тебя крыша поехала!
Хенрик. Так далеко дело еще не заходило!..
Эва. Пожалуй, я пойду.
Маргарета. Нет, дружок, не уходи. Кто знает, что может случиться.
Анна. Вы не потратили ни одной кроны, ни одного эре на мое образование. За все платила я сама, и в ближайшие пятьдесят лет, заруби себе это на носу, я выплачу свой долг государству. А от вас я ломаного гроша не получила на свое учение.
Маргарета. Учение на кого... Ха-ха-ха!
Анна. Ни одного вонючего гроша! Не ври!
Маргарета. Кем это ты собиралась стать?
Анна. Не твое дело!
Маргарета. Кажется, психологом... Или философом?
Анна. Не твое дело!
Маргарета. Философом! Ха-ха-ха!
Хенрик. Интересно, что думают соседи.
Анна. Мне пришлось подрабатывать в литературном кафе, чтобы иметь возможность учиться! Так что возьми свои слова обратно! (Кричит.) Возьми их обратно!
Хенрик. Перестань кричать!
Маргарета. Не говоря уже о трех или четырех абортах от разных мужиков!
Хенрик. Говори потише!
Маргарета. Я? Я должна говорить потише?
Анна. Возьми свои слова обратно!
Маргарета. Не возьму. Ни одного слова не возьму обратно. Это мой дом, мой муж, а вы — мои дети. И будьте добры вести себя как положено.
Анна. Мои аборты не твое собачье дело!
Хенрик уходит.
Анна. Это мои аборты! Их перенесла я, а не ты, и ты ничегошеньки не знаешь! Ты никогда ничего не родила — нами ты, наверно, в туалет сходила! И к тому же я двенадцать лет прожила с одним и тем же мужиком! Целых двенадцать! Тебе этого мало?
Маргарета (почти истерически). А я прожила с Хенриком сорок четыре года! Сорок четыре!
Анна. Еще бы! Ведь ты его привязала, приковала и вертела им как хотела!
Маргарета. Дать тебе пепельницу, Анна?
Анна. А мы с Эвой были у тебя в заложницах, иначе он давным-давно сбежал бы.
Хенрик (возвращается). Прошу вас...
Анна. Ты мастерица приковывать людей, но меня ты больше не привяжешь! Я свободна!
Хенрик. Анна! Хватит уже!
Маргарета. О Господи... Вообще-то надо бы смеяться, все это до того смешно, что лопнуть можно.
Хенрик. И ты, Маргарета. Прошу тебя. Прошу.
Маргарета. Если память мне не изменяет, твоей главной проблемой в детстве было то, что тебе пришлось носить пластинку для зубов.
Хенрик. Ну, это уж слишком. Я больше не могу.
Маргарета. Нам известно, как ты поступаешь, когда больше не можешь.
Хенрик. Я ухожу.
Маргарета. Вот именно. Уходишь.
Анна. Ничего не выйдет. Я пыталась уйти с четырех — или пятилетнего возраста.
Маргарета. Ты просто дрянная балаболка.
Анна. Даже во сне. Даже во сне.
Маргарета. Сядь, Хенрик.
Анна. Каждую ночь во сне я ходила, пытаясь вырваться отсюда.
Маргарета (Эве). А ты молчишь? Сидишь и молчишь. К тебе это отношения не имеет, правда ведь?
Анна. И все же во сне мне это удавалось! Я уходила!
Маргарета. К нам с тобой это отношения не имеет. Это все слова, пустые слова. (Берет Эву за руку.) Не бросай меня.
Эва. Нет, нет!
Маргарета. Обещай мне.
Эва. Я тебя не брошу.
Анна. Берегись! Она и тогда стояла у входной двери.
Маргарета. Меня как в могилу закопали, как в могилу.
Анна. Она преграждала мне путь, не давала уйти, и я говорила...
Маргарета. Что ты говорила? Что она говорит теперь?
Анна. Мне приходилось лгать, потому что она была такой страшной, такой зловещей.
Маргарета. Вранье и выдумки.
Анна. Я говорила, что мне надо на урок музыки, что я спешу.
Маргарета. Не бывало этого никогда.
Анна. Я знаю, знаю.
Маргарета. Никогда ты не ходила во сне. Никогда. Никогда.
Анна. Ходила. Мне Берит рассказывала.
Маргарета. Боже ты мой! Берит!
Анна. Спроси у нее.
Маргарета. Опять эта Берит.
Хенрик. Может, нам заняться чем-нибудь другим?
Анна. Вот и все, что ты можешь сказать!
Маргарета. Чем же это, например? Стряпней что ли, по-твоему? На это есть Берит.
Анна (плачет). Она была такая добрая. Заботилась обо мне.
Хенрик. Уже поздно, и я...
Эва. И ты?
Пауза.
Хенрик. Я становлюсь... Мне кажется... Я уже больше не знаю, кто я такой.
Маргарета. Да. (Встает.) И я тоже. (Об Анне.) Я не знаю, кто она, зачем она приходит сюда и каждый раз устраивает скандалы. И так будет продолжаться еще сорок лет, даже если к тому времени я стану прахом.
Анна (Хенрику). Вот и хорошо, папа. Очень хорошо.
Хенрик. Что именно?
Анна. Что ты не знаешь больше, кто ты такой.
Хенрик. Чего же тут хорошего? По-моему, не очень-то приятно.
Маргарета. Ты не можешь прописать своей несчастной дочери какой-нибудь транквилизатор?
Эва. Собрил.
Анна. Ей-богу, ты хуже Медеи.
Маргарета. Медеи?
Анна. Мужик в юбке.
Эва. Наверняка симпатичный персонаж.
Анна. А ты, папа, превратился в собаку.
Маргарета. Как быть тем, кто замечает, что вместе им плохо, но сознает свою ответственность?
Анна. Я видела тебя на днях на Эстермальмском рынке и была потрясена, таким жутко одиноким и потерянным ты казался. И я поняла, что твоя жизнь — катастрофическая пустота... Все связи с миром оборваны. Не понимаю, как у тебя по утрам хватает сил встать. У тебя почти не осталось пациентов, вид у твоего кабинета кошмарный, все заросло грязью.
Маргарета. Ничего подобного. Раз в неделю я делаю уборку... А Эва приносит свежие газеты и журналы.
Эва. Да, и ты принесла свои театральные журналы, или как их там еще.
Анна. Ты прописываешь всем одну и ту же дурацкую микстуру от кашля и успокоительные пилюли, потому что их можно назначить, не задавая лишних вопросов, у тебя слишком чувствительная душа, ты не веришь, что можно кому-то помочь... Мне все известно, папа, я знаю пациентов, которые побывали у тебя... пришли один раз и больше не вернулись. Ты целых полчаса выписываешь этот распроклятый рецепт. И ничего не объясняешь больным. И я никогда не могла на тебя положиться, потому что ты не настоящий отец, а так — понарошку.
Маргарета. Вот чем кончается, когда ходят к психоаналитику.
Анна. Я видела, как ты брел по Эстермальмскому рынку, со своим стареньким портфелем, в
