Книга Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

— Товарищ Махно, вы же видите, как я к вам отношусь, и отношение нашей партии к анархистам не такое уж враждебное.

— А разгон анархистов на Малой Дмитровке?

— Ну, здесь мы были вынуждены, анархисты скрывали там московских и приезжих бандитов. Так что они сами навлекли на себя этот налёт.

— А имеются ли данные, что они скрывали у себя бандитов?

— Да. Всероссийская чрезвычайная комиссия их собрала. Без этого партия не разрешила бы ей действовать.

Свердлов, закончив разговор по телефону, сообщил:

— Непосредственно у дела стоит товарищ Карпенко, а Затонский занимается билетами, паспортами.

— Ну вот, товарищ Махно, завтра или послезавтра зайдите к нему и скажите от меня, чтоб он сделал всё и указал вам маршрут перехода через границу.

— Какую границу? — удивился Нестор.

— Разве вы не знаете? Теперь установлена граница между Украиной и Россией и охраняется она немецкими войсками.

— Ничего себе. Но вы же считаете Украину югом России.

— Считать одно, товарищ, а в жизни видеть — другое. Если Карпенко засомневается, пусть позвонит мне.

Ленин встал, протянул Нестору руку:

— До свиданья, товарищ. Желаю успеха.

Попрощался с Махно и Свердлов. Когда Нестор вышел, Ленин сказал:

— Деловой товарищ, надо будет его перетянуть на нашу сторону.

— Я согласен с вами, Владимир Ильич, такие люди нужны революции. А анархизмом переболеет со временем.

Махно вышел из Кремля, всё ещё находясь под впечатлением встречи с вождём: «Умнючий мужик. Такого не переспоришь».

И уже перейдя Красную площадь, спохватился: «Мать честная, а про комнату опять забыли! Закрутили голову вожди. Ну ничего, пару ночей переночую у Бурцева. Ничего с ним не случится. Расскажу о встрече с Лениным, небось подобреет».

4. В подполье

С паспортом на имя учителя Шепеля Ивана Яковлевича Махно с великим трудом пробирался на родину.

В ночь на 3 июля он дошёл до деревни Рождественки, находившейся недалеко от Гуляйполя. Постучал в окно хаты знакомого крестьянина Клешни.

— Кто там? — послышался сонный голос.

— Открой, Захар, это я — Нестор.

В нижнем белье Клешня явился на пороге.

— О-о, Нестор Иванович, здравствуй!

— Тише, Захар, услышат соседи. Называй меня Иваном Яковлевичем. А если спросят: кто? Скажешь, мол, родич заезжал.

— Заходи, Нёс... Иван Яковлевич.

— Нет. В хату я не пойду, не хочу тебя и детей твоих подводить. Спрячь меня в какой сарай.

— Что ты, Иван Яковлевич, как вартовые или немцы налетают, в первую очередь по сараям и клуням шастают.

— А где ж тогда безопасней?

— Лучше на горище. Туда если заглянут, так всё равно не разглядят. Там и днём темно. Ляжешь за трубу и с фонарём не убачат.

Захар притащил какую-то дерюгу, тулупчик, проводил Нестора на чердак.

— Ото тут и лягай, а насчёт моих хлопцев не боись. Они хучь и невелики, но умеют держать язык за зубами. Не то что вартовым — соседям не проговорятся.

Потом, нащупав в темноте голову Нестора, приклонившись к уху, прошептал:

— В левом наружном углу в соломе крыши две бомбы схованы, а в правом — винтарь с патронами.

— Спасибо, Захар, — так же негромко поблагодарил Махно. — У меня тоже есть кое-что. Даст бог не понадобится.

Растревоженный встречей с земляком, Нестор долго не мог уснуть, хотя и чувствовал сильную усталость.

«Спать, спать», — уговаривал он себя и наконец, под пение третьих петухов, забылся.

Проснулся уже едва ли не в полдень. На чердаке было довольно светло; солнечный луч протискивался в щели вокруг печной трубы. Со двора доносись гомон игравших детей, квохтанье кур.

Осмотревшись, Нестор увидел стоявшую у него в изголовье крынку, глиняную кружку и калач, лежавший на ней. «Позаботился Захар, — подумал Махно. — А я и не услышал, когда он приходил. Этак во сне и вартовые повяжут, как курёнка».

В крынке оказался каймак, и Нестор, налив полную кружку, ел так, что за ушами трещало: «Ну вот, не то что московский кипяточек да сухари». Позавтракав, открыл чемодан, достал тетрадь, карандаш и начал писать письмо гуляйпольцам: «Товарищи, после двух с половиной месяцев моего скитания по революционной России я возвратился снова к вам, чтобы совместно заняться делом изгнания контрреволюционных армий с Украины, свержением власти гетмана Скоропадского и недопущением на его место никакой другой власти...»

Вдруг со стороны сарая, где кончался потолок хаты, послышался тихий стук лесенки, появился Клешня.

— Добрый день, Иван Яковлевич. Вже бачу и писаниной занялся.

— Здравствуй, Захар. Спасибо за завтрак. Вот пишу письмо в Гуляйполе, товарищам. Отнесёшь?

— А я пошлю старшего хлопчика, он мигом смотается. Самому мне нельзя.

— Почему?

— Ну як же, Иван Яковлевич, вы счас на моей ответственности. Не могу я со двора сойти.

— Хорошо. Я сейчас допишу. Подожди.

Захар присел на прогонное бревно крыши, стал ждать. Махно быстро окончил письмо, дописав в конце боевой призыв: «...Да здравствует Украинская социальная революция! Ваш Нестор Иванович Махно. 3 июля 1918 года».

Свернув записку, хотел надписать адрес, но передумал:

— Адресат писать не стану. А ну попадётся хлопчик. Пусть несёт к Лепетченкам. Запомнил?

— Ну а як же ж? Знаю я их.

— Иван и Саша, конечно, в бегах. Пусть передаст кому из братьев: Павлу, Дмитрию или Сергею. Если и их не окажется, то Марии. Пусть, если сможет, принесёт ответ.

Мальчик вернулся уже в темноте, и Нестору пришлось спуститься вниз, в хату, у огня прочесть ответы; их оказалось три.

— Ну шо там, Иван Яковлевич, пишуть? — спросил Захар.

— Очень рады, что я появился, зовут в Гуляйполе.

— Они шо там, чи сказылысь? Вас же сразу схватят.

— А вот в этом письме, наоборот, не велят появляться пока. Слишком часто идут обыски.

— Ну вот это правильно советуют. Нельзя вам сейчас туда, Иван Яковлевич. Ни в коем случае.

— Ну, там посмотрим, — раздумчиво сказал Махно и, собрав письма, отправился на чердак.

На третьи сутки какой-то говор во дворе разбудил Нестора, он прислушался к обрывкам фраз и уловил сказанное Захаром: «Евдокия Матвеевна, идите в хату». «Господи, неужто мама?!»

Он пробрался к лестнице, спустился вниз и на выходе из сарая столкнулся с Захаром. Клешня шепнул тихо: