Книга Любовь и честь - Рэндалл Уоллес

Уже темнело, когда мы подъехали к этой развилке и остановились, чтобы решить, куда ехать дальше.

— По-моему, эта та дорога, по которой мы ехали с Петром? — полувопросительно сказал я, после того как выяснилось, что Горлов первую половину дня просто скакал рядом со мной, полагая, что я знаю, куда мы едем, в то время как мне представлялось, будто это он ведет нас.

— Помнишь эту дорогу?

— Ты ведь был со мной, — буркнул он.

— Но это не моя страна, и город незнакомый.

— Тогда было темно.

— Сейчас тоже скоро стемнеет. Тогда разберешься?

Горлов зевнул.

— Поворачивай куда знаешь.

— Куда знаешь? То есть это я должен решать?

— А ты думаешь, я хочу, чтобы мне досталось на орехи, если что-то случится с тремя самыми знатными барышнями России? Нет уж, ты все это затеял — ты и решай.

Я наугад тронулся по одной из дорог, но буквально через несколько минут мы увидели всадника, скачущего навстречу нам. Не успели мы окликнуть его, как он натянул поводья, развернул коня и поскакал обратно, что-то выкрикивая на языке, которого ни я, ни Горлов не смогли узнать. Поскольку всадник был явно не казак — судя по одежде, это был слуга какого-то богатого помещика — мы двинулись дальше.

Едва лес закончился, как дорога привела нас к мосту через один из каналов Санкт-Петербурга. На одной стороне располагались черные покосившиеся хибарки, перед которыми молча стояли люди, в основном женщины и дети, глазевшие на нас. А с другой стороны моста собралась толпа в несколько сот человек, которая разразилась восторженными криками, едва мы въехали на мост. Кучер пустил лошадей шагом, чтобы никто из людей не попал под копыта, и я было встревожился за безопасность дам, но тут же увидел богатую карету, из которой вылез князь Мицкий, а следом за ним маркиз Дюбуа.

Как только открылась дверца саней и дамы начали выходить оттуда, отцы бросились к своим дочерям. Князь ринулся к Наташе, но она сперва перекрестилась и только потом, сияя, протянула руку отцу, которую тот покрыл поцелуями. Шарлотта, никого не стесняясь, сразу бросилась в объятия отца, целовавшего ее в щеки и в лоб.

Мы с Горловым слезли с коней и немного неверным шагом — после долгой скачки онемели мышцы — направились к тем, кто нанял нас для защиты своих дочерей.

— Господа! Господа! — повторял князь, сжимая мою руку обеими ладонями, потом он тряс руку Горлова и снова мою. Окружающим нравилась эта сцена счастливого возвращения, и все вокруг улыбались.

Я заметил и вторую богатую большую карету, откуда высыпали богато одетые кавалеры, встречавшие остальных дам. Сразу несколько придворных осведомлялись о самочувствии графини Бельфлер, а она что-то отвечала им, томно обмахиваясь веером под черным небом. Госпожу Никановскую и даже Зепшу тоже окружили придворные, поздравляя их со счастливым возвращением.

Подкатила и третья карета, запряженная четверкой всхрапывающих коней, и из нее выскользнул лорд Шеттфилд в сопровождении того самого молодого человека, которого он представил мне недавно как Монтроза.

— Что все это значит? — спросил я маркиза Дюбуа. — Я-то полагал, что мы тайно вернемся в город.

Он улыбнулся и заговорщицки подмигнул мне.

— И поэтому послали впереди себя герольда?

— Какого герольда? Гонца? Но он должен был тайно сообщить вам о нашем возвращении.

— Ну будет вам, капитан. Вам же надо было приобрести здесь репутацию, и вы ее приобрели, как и было задумано. Вас обоих можно поздравить, — все с той же улыбкой отвечал маркиз Дюбуа, словно заранее предвидел все, что случилось, и теперь был доволен этим.

Несколько раздраженный таким заявлением, я взглянул на Горлова. Тот стоял рядом со скучающим лицом — у него всегда был такой вид, когда он бывал крайне удивлен, но не хотел показывать этого.

Князь тем временем поцеловал руки всем дамам, даже Беатриче, правда, Зепшу он только потрепал по голове.

— Мои дорогие девочки! — повторял он по-французски. — Как я был счастлив узнать, что вы в безопасности. Со слезами на глазах я перечитывал твое письмо.

Он говорил это Наташе, а не мне.

— Вы написали отцу письмо? — спросил я Наташу. — Когда?

— Когда мы находились в Бережках, конечно, — ответила она. — Я написала отцу обо всем, что случилось, и отправила письмо с вашим гонцом.

— И что же вы написали?

— Все! И о том, как вы сражались с казаками, и о мертвом кучере, и о сломавшихся санях, и о тех казаках, которым вы срубили голову в поединке. Все-все!

Она так восторженно щебетала, что оставалось только догадываться, сколько казаков она умертвила в своем рассказе о стычке на замерзшей реке.

— Да-да! — поспешно закивал князь. — Ты еще упоминала пленного казака. Где же он?

Толпа загудела. Всем хотелось увидеть нашего пленника. Княжна величественным жестом указала на крышу саней. Лакей взглянул на меня и, истолковав мой взгляд как согласие, залез на крышу и поднял связанного казака. Толпа отшатнулась и ахнула от такого героизма, а потом зашумела, выкрикивая что-то в посиневшее лицо пленника. Я тоже взглянул на его лицо, но не заметил никаких признаков страха или раскаяния.

Теперь я понял, почему собралась такая толпа. Мы привезли наглядное свидетельство того, что смертельная угроза — всего-навсего беспомощный связанный мужик.

При встрече с дочерью лорд Шеттфилд вел себя куда более сдержанно, чем остальные, хотя и не менее сердечно. Отец и дочь стояли друг напротив друга, и лорд успокаивающе гладил руку дочери, сжимая ее обеими ладонями. Потом он виновато оглянулся на Монтроза, словно просил прощение за то, что отнимает время у кого-то более важного. Шеттфилд отступил в сторону, и Монтроз, шагнув вперед, обнял Анну за плечи и поцеловал ее в лоб. Затем, обхватив ее за талию, он повел Анну к карете. Она успела бросить на меня взгляд, и в ее голубых глазах я заметил тоску и сожаление.

Я оглянулся в поисках Беатриче и сразу увидел ее в открытых дверцах саней. Она заметила, как я смотрел на Анну. Я глазами попытался сказать ей, что все хорошо, но она уже отвернулась и принялась собирать разбросанные на полу вещи, которые благородные дамы, опьяненные счастливой встречей, оставили в санях.

Один из придворных вдруг что-то выкрикнул по-русски, и толпа тут же принялась скандировать эти два слова.

— Горлов! — перекрикивая шум, позвал я. — Что они кричат?

Он с тем же скучающим выражением взглянул на меня, только глаза заблестели, и перевел:

— Они кричат нам «Рыцари Царицы».

* * *

Я проснулся от тихого стука в дверь.

— Да-да! — бодро отозвался я, словно и не думал спать.

Дверь из черного дерева отворилась, и седой слуга-англичанин с поклоном доложил: