Книга Тайна алмазного берега - Енэ Рейтэ

Красивое лицо Альфонса на миг помрачнело. Он указал глазами в сторону ближайшего столика.

– Вон там… один субъект меня подстерегает. Аккурат из-за любовной истории.

Я глянул туда. Плюгавый, щупленький человечек с желтой физиономией не сводил темных горящих глаз с моего друга.

– Тебя, говоришь, подстерегает? А зачем?

– Пришить хочет, – Альфонс опрокинул в себя спиртное. – Любовные истории до добра не доводят, – произнес он со странным выражением лица. – Ладно, ничего не попишешь… Ты обожди меня здесь, а я гляну, что там с нашими – толстяком и норвежцем.

Альфонс ушел, а желторожий сосед горящим взором впился теперь в меня.

Терпеть не могу забияк. Вечно они мутят воду, мнится им, будто бы они сильнее всех, вот и лезут на рожон. И наконец настолько мне осточертел этот придурок, который знай пялится не мигая, что я не выдержал и говорю ему вежливенько:

– Чего уставился?

Он встал из-за стола и попер ко мне. Сразу видно, на драку напрашивается, руки чешутся.

– Это ты мне, что ли?

– Ты, может, глухой? – спрашиваю сочувственно.

– Изволь обращаться к человеку, как положено!

– Да пошел ты… – отвечаю я деликатно, а он… Залепил мне такую оплеуху, что я шмякнулся об пол, увлекая за собой стол, стул, стаканы. В глазах у меня потемнело.

Спросите кого угодно: в затрещинах, зуботычинах разных я дока, но така-ая мне и во сне не снилась. Словно потолок обрушился на голову.

Мастерский удар вызвал всеобщее одобрение, аплодисменты, а некий мировой чемпион с подмоченной репутацией, протрубивший в легионе уже три с лишним года, утверждал, что такую оплеуху видел только на стокгольмской Олимпиаде во время боксерского матча, когда дежурный полисмен призвал к порядку разбушевавшегося на трибуне болельщика в шляпе.

Едва я успел подняться, мой противник снова ринулся в атаку, но я отскочил и продемонстрировал публике свой знаменитый прямой слева. Да-да, замечу без лишней скромности, что этот мой удар высоко ставят повсюду, от Ледовитого океана до Индийского. В Мельбурне и сегодня каждый знает Такамаку, который под кличкой «Дикий буйвол пампасов» разгуливал по белу свету в качестве профессионального боксера, покуда однажды не встретился с моим прямым слева. С тех пор пришлось ему заняться торговлей сувенирами и почтовыми открытками.

Желтомордого сняли со стойки бара, уксусными примочками остановили кровотечение и применили искусственное дыхание. Между делом более или менее привели в порядок помещение.

Уже смеркалось, когда потерпевший открыл глаза. Понимая необходимость соблюдения светских правил, я подошел к нему.

– По-моему, самое время познакомиться. Меня кличут Оковалок.

– Оч-чень п-приятно… – прошлепал он разбитыми губами. – А я Сандро Матеас.

– Португалец?

– Испанец.

Мы вышли из буфета. Во дворе суета, суматоха страшная – прибыли обозы.

– Поздравляю с отличным ударом. Левым ухом до сих пор почти ничего не слышу, – рассыпался я в любезностях.

– Пустяки. Я малость не в форме: десять месяцев в Сахаре, что ни говори… Прежде получалось совсем недурно. Зато ваш прямой левый просто великолепен.

– Жаль, что слегка промазал, – скромно отмахнулся я. – Результат был бы куда лучше…

Мы закурили. От командных окриков сотрясался воздух. Расседлывали верблюдов, сгружали с мулов тюки с оружием.

– Чего ты к моему другу цепляешься? – поинтересовался я.

– Убью его.

– Видишь ли, это не так-то уж и просто. – как можно спокойнее заметил я. – Альфонс Ничейный – опаснейший человек на свете.

– Может, пырну его в спину или прикончу во сне, но что ему не жить – это факт.

Испанец преспокойно выпускал дым, словно прикидывая про себя, каким способом убийства воспользоваться.

– А что за причина?

– Он убил моего брата.

– Что ж, бывает… Альфонс – крутой парень…

Рядом раздался чей-то голос, хотя мы не слышали, как этот человек приблизился. Лишь Альфонс умеет двигаться с такой кошачьей бесшумностью.

– Я смотрю, господа уже познакомились? Вот уж излишние формальности!

Желтолицый повернулся и ушел. Альфонс посмотрел ему вслед. Не хотел бы я, чтобы он когда-нибудь глянул так мне вослед.

– Ты правда убил его брата?

– Нет… Пошли, поговорим с нашими.

– Здесь, в крепости?

– Да. Нашлось тут подходящее местечко. – Он зашагал, я потопал за ним.

– Этот желторожий грозится тебя убить.

– Запутанное дело… Брат этого малого – ну, тот, который погиб, – был моим лучшим другом.

– Он считает, что ты его прикончил.

– У него есть основания так считать. Убийство было совершено моим револьвером.

– Это и мне бы показалось подозрительным.

– Я еще ни с кем не делился этой историей, Оковалок. Но не хочу, чтобы потом – если этот псих все же расправится со мной, – обо мне говорили, что, мол, Альфонс Ничейный подло укокошил лучшего друга. Обещаешь держать язык за зубами?

– Можешь на меня положиться.

– Я обретался тогда в Лиссабоне, и в клинике работала уборщицей одна красивая девушка, крестьянка из Каталонии…

– В клинике? Ты что, был болен?

– Ага… Девушку звали Катарина, и было ей в ту пору всего пятнадцать лет. Красоты – неописуемой!.. Во время уборки поет, бывало, голос – заслушаешься… Мы с Матеасом стали приударять за ней, нарядами, подарками задаривать, нам было без разницы, что Катарина из простой семьи и служит уборщицей. А затем Андрес, брат этого желтолицего чокнутого, возьми да женись на ней. Я думал, с ума сойду. Но девица представила все таким образом, что якобы на самом деле она любит меня. Как-то раз призналась, она, мол, потому вышла за Андреса, что тот поклялся пристрелить меня, если Катарина не станет его женой. В конце концов мы с ней решили бежать в Южную Америку. В день отплытия я ждал ее в Барселоне, а после того как Катарина явилась, узнал из газет, что Андреса обнаружили мертвым, с простреленной головой, и рядом с трупом валялся мой пистолет.

Тем временем мы с Альфонсом пересекли огромный учебный плац, где сейчас было пусто, изредка попадался один-другой легионер.

– Но кто же тогда убил Матеаса?

– Катарина.

Вы слышали подобное?! Этакое коварство в шестнадцатилетней соплячке… Вот ведь куда, – как выразился бы один из моих любимых классиков, – заводит женщину кокетство!

– Чего же ты не выложишь этому оголтелому всю правду?

– Да разве он поверит? К тому же мне не хочется, чтобы он преследовал Катарину… Я и сам был хорош, уши развесил… Она наплела мне, будто бы намеренно навлекла на меня подозрения, чтобы общая тайна связала нас навсегда. Если я вздумаю когда-нибудь бросить ее, она запросто спровадит меня на виселицу. Я был на седьмом небе от счастья, что красотка так страстно любит меня. И лишь после того как она сама бросила меня, решил слегка покопаться в ее биографии, и оказалось, что несмотря на юные годы, у девчонки было богатое прошлое… Так что, когда я отдам концы, ты, Оковалок, расскажи всю правду портовому люду…