Книга Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады - Дмитрий Емец

– Потому что когда завтра наступит – оно будет уже сегодня!Завтра же отодвинется на послезавтра, и так до бесконечности. Если тыотрекаешься от настоящего, ты отрекаешься и от будущего! Вот в этом-тонастоящем и надо быть спокойным, терпеливым и радостным. Не хапатьудовольствий, но и не болтаться, как дохлый червяк на рыболовном крючке! Толькоза настоящее, чтобы сегодня поступить порядочно, и надо отвечать, потому чтовсе остальное абстрактно! Понял?

– Все я понял. Не ори на меня! – сказал Меф хмуро.

Даф махнула рукой и беспомощно замолчала. Возможно, Мефправ. Чем громче орешь: «Успокойся!», тем меньше люди успокаиваются. Главное –успокоиться самому.

И вообще о чем тут можно говорить и с кем? Троил не ошибся,лишив Мефа воспоминаний о прошлом. Слишком уж все было запущено. Если Буслаев ипросветлялся, то как-то криво и медленно. Так и больной – выздоравливает,выздоравливает от гриппа, и вроде выздоровел уже, и выписался в поликлинике, атут – чик! – ангина, и начинай все сначала.

Заметив, что флейта на земле, Дафна наклонилась, чтобыподнять ее. Это простое движение ее успокоило. Оказалось, пока флейта лежала наасфальте, на нее ухитрился заползти муравей. Дафна хотела сдуть муравья, нозасмотрелась на него и раздумала. И что он делал тут, в центре Москвы, наасфальтированном бульваре, где и жизни-то, казалось, давно нет? А муравей жил,не заморачиваясь абстрактными рассуждениями, не убивал себя, не ныл, а ползкуда-то, искал пищу и тащил ее в незаметный подземный муравейник со входоммежду камнями бордюра.

«Вот и я должна так делать. Никакого уныния! Всякий муравейи всякая мошка владеют вселенной ровно в той степени, в какой они способныделать это восторженно, щедро и бескорыстно», – подумала Даф.

Кто-то осторожно коснулся ее плеча. Конечно, Меф. Кому еще?Дафна отодвинулась.

– Что тебе надо? – буркнула она.

– Чего ты взъелась?

– Кто? Я? Я не взъелась! – возмутилась Даф.

– Нет, взъелась. Это из-за руки?

– Из-за какой руки? – пугливо спросила Даф,соображая, откуда он мог узнать.

Должно быть, заметил, что она неестественно держит правуюладонь.

– Порезалась! – буркнула она.

– Дай посмотреть!.. Не дергайся! Я не больно!

Дафна не стала вырывать у него ладонь. Все равно заметитьничего нельзя было. Только слабый розовый след. Снаружи-то Корнелий залечил всеочень прилично.

– Ножом, что ли? Аккуратнее надо быть! Ножи – не женскаяигрушка. Единственный острый предмет, которым девушка способна безопаснопользоваться, – иголка! – ворчливо сказал Меф.

Даф пообещала, что будет пользоваться только иголкой итолько с его разрешения. Чем деспотичнее мужская забота, тем она надежнее, тутуж никуда не денешься. Девушки же, желающие командовать парадом самостоятельно,чаще всего остаются без солдат.

«Шляпа ты! – подумала Даф. – Каска солдафонская!Вот скоро меня у тебя не будет. Дождешься! Пришлют какого-нибудь Ратувога ссуровым блеском в очах, устроит он тебе муштру – и что ты тогда делать-тобудешь?»

На миг она испытала нечто вроде горьковатого удовлетворенияот собственной незаменимости, но тотчас поймала себя на мысли, что это чувствонехорошее и в данном случае излишнее. Неизвестно еще, кому и без кого будетхуже: Мефу без нее или ей без Мефа.

– Ты красивая! Жалко, что нельзя забыть, что я с тобойзнаком, и всякий раз знакомиться с тобой заново! – внезапно заявил Меф.

Дафна удивленно повернулась к нему. Фраза показалась ейбредовой.

– Забыть? Зачем? – насторожилась она.

– Ну как? – озадачился Меф. – Новыевпечатления и все такое.

Даф стало грустно. Она терпеть не могла фраз про «новыевпечатления». Они отдавали чем-то мелким и донжуански глупым. Как объяснить,что новые впечатления надо искать не извне, а внутри старых? Только тогданачнутся настоящие открытия. И вообще они не в мелькании слов и рук. В ином жеслучае это будет вечная гонка Депресняка за его хвостом. Чтобы найтидрагоценный камень – надо нырнуть на дно реки, а не бултыхаться на поверхности,отплевывая ряску.

В начале человеческой жизни ребенку дается чистая, светлаярадость познания простых предметов – красного арбуза, одуванчика, вкуса мокрой,с трухлявинкой, щепки от дачной скамейки. Затем все эти радости забиваютсямногочисленными, пустыми и мелькающими впечатлениями, и детская радостьисчезает, погребенная под сухой пылью ложных событий, которые кажутся важными,лишь пока происходят. Хорошо бы раскопать ее, но где тут раскопаешь, когдановая грязь все прибывает?

Потом, когда вырастаешь, тебе дается любовь, но и она сразуисчезает, едва начинаешь разменивать ее на «новые впечатления».

– Вечером я уезжаю, – сказала Дафна.

Меф воззрился на нее с крайним недоумением. В егопредставлении Дафна уже была его нераздельной собственностью. Все равно чтокухонный стол вдруг скажет: «Знаешь, не клади на меня ничего. Я нашел себенового хозяина, Петю из третьего дома».

– Чего ты делаешь? – переспросил он.

– У-е-з-ж-а-ю.

– Куда уезжаешь?

– На байдарке.

Меф все еще соображал.

– А почему ты раньше не сказала, что уезжаешь?

– Я сама только вчера узнала, – терпеливо ответилаДаф.

– А-а-а…

– Что «а-а»?

– Ничего. А едешь-то с кем? – спросил Меф ревниво.

– С друзьями.

Буслаеву это не понравилось. Он был не из тех, кто признаету девушки право на абстрактных и неизвестных ему друзей. Слишком много свободы– это уже где-то на границе с равнодушием.

– А мне с вами нельзя? – спросил Меф.

– Ты точно хочешь? Я спрошу… Думаю, одно местонайдется, – Даф обрадовалась, что Буслаев предложил это сам.

– А палатки там всякие?

– Найдутся. А вот насчет спальника и пенки не уверена.И сплавная обувь какая-нибудь нужна. Кеды, старые кроссовки – что-нибудь навыброс, – сказала Даф.

Меф уже соображал. Он был похож на молодого пса, который долгои лениво слонялся по полю, как вдруг совсем близко выскочил заяц, а вместе сзайцем и цель жизни.