Книга Рекло. Роман об именах - Владислав Дронов

сам должен прийти к ответам. Я надеюсь, что тебе удалось притупить чувство. Дай знать, если могу как- то помочь. У тебя все получится. Начни с прогулки, – уже тепло и понимающе сказала Она.

– С прогулки? – удивленно спросил я.

–Ну да, сейчас Лёник наиграется, ему нужно будет делать уроки или что-то в этом духе. У тебя будет время, можешь пройтись до Джотто Ивановича. Он будет рад тебя увидеть, ты ему нравишься. Кстати, ты вчера последовал моему совету? Как ты описал свои ощущения от общения со мной? Что думаешь про вчерашний досуг?

– Всё было очень весело. Давно так не проводил время. Думаю, что такого мне не хватало.

– Шаблонно! Где живые эмоции? Не стесняйся, давай выкладывай. Чтобы тебя подбодрить, могу рассказать, что думаю я про вчерашний вечер. Видно, что в тебе говорит какой-то первобытный голос, который ты заглушаешь своими рациональными мыслями, но он эхом отдаётся во всём, что ты делаешь. Ты слегка к нему прислушиваешься и создаёшь первый слой фундамента. Например, рядом с Лёником ты чувствуешь, что тебя с ним объединяет что-то, что ты даже не можешь описать. Рядом с Богданом ты чувствуешь уже совсем другое единство. Если с Лёником суть заключается в каком-то сочувствии к судьбе, то с Богданом дело другое. Но больше всего у меня вопросов ко мне. Рядом со мной, какая-то часть меня как будто без ведома общается с твоим первобытным голосом, но есть ощущение, что ты его в эти моменты не слушаешь. Признавайся.

– В чём? Как я могу признаться, если не слушаю? Вчера я растворился во времени, но не перестал ощущать себя, как это обычно бывает. Ещё чувствую, что ты мне постоянно пытаешься прочитать какие-то нотации. Зачем ты это делаешь? Когда ты этого не делаешь, то с тобой весело проводить время. Я прямо забылся за игрой в компьютер, – очень раздраженно сказал я.

– Прости, иногда сквозь меня такое прорывается. Авторитарность художника. Я давно не была в обычном обществе, совсем уже всё забыла. Нужно же провести с тобой какой-то ритуал? Пообщаться с тобой еще полгодика прежде чем окунуться в омут проблем? Почему бы не ускорять все эти события.

– Ты проблемами других людей кормишься? Могу ещё подкинуть. У меня есть навязчивая боязнь звонков. Даже сейчас, мой телефон разряжен, но я боюсь, что мне позвонит кто-то неизвестный.

– А может и позвонит. Что с того? – спросила Она.

– Не знаю. Просто есть какое-то чувство, – не закончив ответил я.

–Напиши о нём. Облеки его в форму искусства, оторви его от себя, пусть это чувство засохнет вдали от твоей души на листе бумаги внутри твоего дневника.

– Очень поэтично. Думаешь, что такое сработает?

– Думаю, что тебе ещё нужно будет освежить голову и пройтись. Джотто тебя ждёт.

–Ты уже второй раз об этом говоришь. Что-то случилось?

– Нет, пока еще нет. Хотя. Случилось. Очень давно. И случится ещё. Не забудь попрощаться с Лёником.

– А ты не хочешь сходить со мной?

– Нет, пока нет, но ты не беспокойся. Впереди ещё много моментов неловких для нас обоих. Иди.

Я покраснел и поспешил последовать её совету, но что-то заставило меня задержаться возле калитки и рассмотреть плывущие в небе облака. Интересно, здесь они тоже неопределённые? Мои мысли прервала девочка, которая играла вместе с Лёником. Она случайно оттолкнула меня. Её глаза были красны настолько, что вызвали во мне самую глубокую грусть и целый поток воспоминаний. Красные от слёз глаза. Как же это знакомо. Вещь, пронзающая глубже любого ножа. Естественно, я её остановил и спросил, что случилось. Она лишь сказала с улыбкой на лице:

– Весна – пора прощаний. Но прощаюсь только я. Так он сказал. Он скоро будет дома.

Потом девочка побежала прочь с такой скоростью, что слова остались висеть в воздухе рядом со мной, создавая какую-то густую грустную дымку. Весна – пора прощаний? Наверное.

Мне почему-то остро не хотелось того, что требовала от меня Она. Какая разница, в каком месте я буду черпать мысли? Можно же попробовать снова сходить по дороге из асфальта. Интересно, а чем занимаются жители этой станицы, чтобы избежать скуки?

«Пять тридцать утра. Из калитки дома, стоящего на самом конце станицы Старороговской, выскальзывает женщина пятидесяти шести лет. В её руках подушка и книга, на её голове платок, её ноги направляются в сторону скамьи возле реки. Книга взята больше для антуража. За пятичасовой сеанс наблюдения она не притронулась к ней ни разу. В шесть тридцать утра к женщине присоединились ещё две фигуры, малозаметные в весенних рассветных сумерках. Они смотрят на реку и на лес. Их утро начинается с хозяйственных дел и продолжается здесь на лавке. Портал в мир физической отрешенности открыт для каждого, кто способен отбросить всё человеческое, добровольно превратив себя на несколько часов в сумеречную тень на лавке. Женщина пятидесяти шести лет просидит на лавке дольше всех, изредка рассказывая что-то своим астральным попутчикам. Её взгляд направлен между зарослями на другом берегу. Однажды в семь лет она увидела там тигра, но ей никто не поверил».

Ого. Это ещё чего? Ещё одна странная сущность? Все эти надписи, вокруг которых я уже привык ставить ковычки, появляются внутри моего дневника так неожиданно. Сейчас, я даже не успел дописать, как появилось всё вот это. И к чему это? Это ответ на мой вопрос по поводу досуга? Интересно, но могу ли я доверять этой записи? По крайней мере, звучит реалистично. Лучше бы выдало, что полезнее или хотя бы про людей, которых я зна…

«Девушка, возраст которой скрыт за тенью её происхождения, вот-вот закончит свою картину. Капли дождя, скатываясь по листьям многолетних тополей падают прямо на неё, стремясь уничтожить то, над чем она работала. Но силам природы не суждено одержать верх, ведь силы искусства в этом противоборстве подготовились намного лучше. Воде с неба не остаётся ничего, кроме как разбиваться о крышу тента, который она возвела над мольбертом. Взмах, ещё взмах. Последний мазок и готово. Река, лес, две черные фигуры, одна распадается на тысячу фрагментов, а вторую будто нечаянно смазало неловким движением руки. Концептуальное искусство. Детальная прорисовка каждого элемента, бросающаяся сперва в глаза, – это иллюзия. Стоит присмотреться хоть к чему-то, как приходит осознание того, что это всего лишь мазки. Этот вечер она провела не одна. Этот вечер заставил её чувствовать теплоту, которую она скрывает за плащом, на котором золотыми буквами вышито «Amor fati», пустая маскарадная чушь. Она всё понимает. Ночью она включит лампу и напишет в своем дневнике: «Это невозможно. За его глупыми словами пробивается светоч искренности и принятия всего, что он просто выжигает