Книга Рекло. Роман об именах - Владислав Дронов

дух в тонусе. Эти чувства, помимо страха полного забытья, подпитывают делать все мои записи, и пусть встанет в горле комом перо у всех квантовых существ, желающих вторгнуться в мои заметки ещё раз. Одного сеанса деструктивного самоанализа мне хватило сполна.

Мне нужен был свежий взгляд, поэтому прямо за завтраком я обратился к Богдану Алексеевичу. Он согласился мне помочь взамен на ответную услугу. До обеда мы все измазанные в машинном масле пытались починить два бензиновых генератора. Не скажу, что было утомительно. Я вообще впервые принимал участие в починке такой вещи, поэтому было даже интересно, хоть и участие моё было несколько опосредованным.

Иначе говоря – утро настоящего работяги. То, чего у меня никогда не было. Моё утро всегда ознаменовывалось стенаниями, ведь в школу я совсем не ходить не хотел, а теперь всё начинается с пропуска первой пары. Просто из соображений выживания. Болтали мы в основном про молодость Богдана Алексеевича и про то, как они вообще сюда попали. Оказалось, что всё произошло совсем случайно. Изначально, они хотели переехать в деревню возле Омска, но попали сюда. История была слишком расплывчатая, чтобы придать ей хоть какое-то значение. И, по-моему, до этого я уже спрашивал Богдана Алексеевича насчёт этого и услышал какой-то другой рассказ. Чувствовалось, что скормили эту историю мне только, чтобы не слышать больше мои вопросы.

Сейчас на часах где-то три часа дня. Пишу исключительно от нечего делать. Я уже свыкся со своим пребыванием здесь, может, попробовать обжиться в том доме? Устал, если честно напрягать моих спасителей. Совсем оставаться навсегда пока не хочется, но что-то в этом месте есть. Флёр опасности уже спал, появилось чувство интереса. Может, сходить к озеру? Заверну еще к Лёнику. Очень давно не видел Ийа.

Ладно, надеюсь, что всё это поможет. Она называла всё «арт-терапией». Вся эта беготня, все мои думы про перемещающийся дом, почти все действия на свете, похоже, были направлены только на то, чтобы хоть как-то унять мою тревогу. Первый шаг – это признание самому себе. Да, всё так. С тринадцати лет у меня каким-то чудом появилась эпизодическая внутренняя тревожность. Её может не быть год, она может продолжаться месяцы, но она сопровождает меня слишком долго. Я чувствовал её от начала поездки до своеобразного прибытия сюда. Здесь моя внутренняя тревожность отступила. Каждый раз, как я беру в руки ручку – не остаётся и следов от нее. Но вчера «реплики с галерки» снова нагнали на меня это чувство, расстаюсь с ним только сейчас. Моя теория состояла в том, что нужно постоянно заменять это чувство на другое. Вместо него испытывать адреналиновый прилив: грусть, любовь, да что угодно в этом мире. Блин, поэтому я смотрел на многих девушек в своей жизни через призму пошлого романтизма. Перемалывая их личность через миксер моего восприятия, втискивая их в бутыль определённого недостижимого образа. Например, я долго думал, как мне воспринимать или описывать Ону, но недавно осознал, что воспринимаю её, как образ с картины «Девушка с жемчужной сережкой». Недостижимая, но такая близкая, смотрящая на меня через плечо с заботой девушка молодых лет. Она объяснила, что моя тактика – это совсем не тактика, а стратегия отстранения от проблемы, которая будет давать брешь все чаще и чаще.

Тревога и желание как-то «заесть» её привела меня к Лёнику. Тот доставал с верхней полки своего единственного шкафа, стоящего в зале, какую-то большую нераскрытую коробку. Выглядела эта картина довольно страшно, поэтому я бросился на помощь. На коробке красовалась надпись Sega Mega Drive. Никогда не имел дела с подобными раритетными вещами, поэтому мне было особенно интересно. Внутри действительно была старая игровая приставка и несколько картриджей. Повисла какая-то нелепая тишина, Лёник долго чесался и всматривался в это чудо ретро-футуристической инженерный мысли. Затем он взял один из контроллеров и сказал:

– Это типа на ней играют?

– Ты вообще про Сегу не слышал? Легендарная штука. Тридцать два бита и куча крутых игрушек. У меня такой не было, но вот к другу в детстве ходил. Мы там в реслинг играли, кидали по рингу друг друга, – с воодушевлением начал я вспоминать моменты своей юности.

– Это старые игры, получается?

– Ну да. Прямо вообще старые-старые, но не такие старые, чтобы у современного ребенка возник приступ паники из-за маленького спектра цветов на экране. Короче, играть очень даже увлекательно, – резюмировал я.

– Ей точно понравится! Так, Василе, ты подключай, а я сейчас сбегаю, – уже удаляясь из дома говорил Лёник.

Благо, что в комплекте шли все нужные переходники. Три минуты интенсивных микро-электронных манипуляций с телевизором и в динамиках уже пел нараспев голос, способный довести до экстаза любого чрезмерно ностальгического человека. Се-е-е-е-га-а-а.

Я решил, что поставить чайник будет не лишним и оказался прав. Чайник только закипел, а в прихожей уже усиленно вытирали ноги об невероятно грустный и старый коврик трое человек: Лёник, девочка его возраста и Она. Всё начало походить на невероятно неловкое свидание. Как будто меня попросили посидеть с братом и сестрой, а я притащил свою подружку. Она тоже почувствовала это, поэтому поспешила дистанцироваться от Лёника с его подругой, те уже активно клацали кнопками контроллера. Мы решили не отбирать переваливающую через край радость и просто попить чай на кухне. Вернее, так решил я, а Она решила провести со мной очередную воспитательную беседу. Она решила начать прямо в лоб:

– И зачем ты здесь?

– На кухне? Решил не портить ребятам веселье.

– Нет, почему ты изначально пришел сюда? К Лёнику? Всё полностью описал в дневнике?

–Ну, мне же нужно неделю ходить за ним хвостиком.

– Этого никто не говорил, ты мог провести спокойно эту неделю наедине с собой затворником, – совершенно безразлично сказала она.

– Что с тобой не так? Я тебя как-то задеваю? Ты не хочешь меня видеть? Я тебя как-то раздражаю? Блин, могла бы и сразу сказать, я человек, который всегда навстречу пойдет, старался бы поменьше тебе глаза мозолить.

– Нет. Всё вообще не так. Я просто знаю этот взгляд, я знаю это поведение. Тебя трясет внутри. И трясет не из-за того, что ты попал сюда. Внутри тебя сидит чувство, которое съедает тебя. Ты не можешь описать его, но чувствуешь его присутствие, я права?

– Может и права. Описала ты довольно точно. Об этом я даже в дневник не писал, потому что боюсь, что это чувство вернется, если напишу про него.

– Но оно же уже вернулось?

– Наверное. Наверное, поэтому я и здесь. Пытаюсь как-то забыться. А что предлагаешь ты?

– Прости еще раз, что все получилось так грубо. Я знаю о твоей ситуации даже больше, но ты