Книга Страсти по опере - Любовь Юрьевна Казарновская

и сказал:

— Я готов, кум Альфио.

Тот охватил его шею руками.

— Если вы согласны прийти завтра в фиговую рощу, то мы сможем поговорить об этом деле, кум.

— Подождите меня на рассвете на большой дороге, и мы пойдём туда вместе.

При этих словах они обменялись поцелуем вызова. Туридду сжал зубами ухо перевозчика, что означало торжественное обещание явиться.

Товарищи молча оставили колбасу и проводили Туридду до дому. Бедная тётка Нунция ожидала его ежедневно до позднего вечера.

— Мама, — сказал ей Туридду: — помните, когда я ушёл в солдаты, вы думали, что я больше не вернусь? Поцелуйте меня крепко, как тогда, потому что завтра утром я ухожу далеко.

Ещё до рассвета он вытащил большой нож, спрятанный им в сене, когда он уходил в солдаты, и отправился в путь по направлению к фиговой роще.

— Боже мой! Куда вы идёте такой взволнованный? — всхлипывала Лола в испуге, когда муж собрался уходить.

— Я пойду здесь неподалёку, — ответил кум Альфио: — но для тебя было бы лучше, если бы я не вернулся.

Лола в рубашке молилась у кровати, прижимая к губам чётки, привезенные ей отцом Бернардино из Святой Земли, и читая столько «Богородиц», сколько могло поместиться на них.

— Кум Альфио, — начал Туридду, пройдя часть дороги рядом со своим спутником, который молчал, надвинув берет на глаза. — Как Бог свят, я знаю, что не прав, и дал бы убить себя. Но перед тем, как уйти из дому, я видел свою старуху, которая встала, под предлогом накормить кур, чтобы повидать меня перед уходом, точно сердце подсказывало ей правду, и, как Бог свят, я убью вас, как собаку, чтобы не плакала моя старушка.

— Прекрасно, — ответил кум Альфио, снимая с себя жилет: — будем оба драться насмерть.

Оба хорошо владели ножом. Туридду получил первый удар и ловко принял его в руку; вернул он удар метко и попал прямо в пах противнику.

— Ох, кум Туридду! Вы, видно, серьёзно намереваетесь убить меня!

— Да, я же вам сказал это. После того, как я видел свою старуху с курами, она всё время стоит у меня перед глазами.

— Откройте глаза хорошенько! — крикнул ему кум Альфио. — Я верну вам полную меру.

Стоя совсем согнувшись, чтобы придерживать левой рукою рану, причинявшую ему страдания, и почти касаясь локтем земли, он быстро схватил пригоршню песку и бросил в глаза противнику.

— Ох! — зарычал ослеплённый Туридду: — Я пропал.

Он старался спастись, с отчаянием отпрыгивая назад, но кум Альфио настиг его и нанес ему второй удар в живот и третий в горло.

— Вот тебе и третий! Это за дом, который ты мне разукрасил. Теперь твоя мать оставит своих кур.

Туридду метнулся несколько раз туда-сюда среди смоковниц и упал, как безжизненная масса. Кровь, пенясь, клокотала в его горле, и он не успел даже произнести:

— О, мать моя!

Маргарита, Елена, Маргарита

Предание о Иоганне Георге Фаусте принадлежит к тем сюжетам, которые цивилизованное человечество называет бродячими, а его персонажей — своими вечными спутниками. Но если, скажем, Дон Кихот или Дон Жуан конкретных исторических прототипов не имеют, являясь образами собирательными, то доктор Фауст — личность историческая, с более или менее точными датами рождения и смерти.

Книтлинген. Музей Фауста

Памятник Гёте и Шиллеру в Веймаре

Но предание и легенда не часто уживаются с точным историческим знанием. Фауст — и нет ему конца, так, наверное, можно и должно сказать. Предания и легенды о персонаже, заключившем сделку с дьяволом, так или иначе, присутствуют в фольклоре многих европейских народов.

Не счесть обликов, в которых являлся миру доктор Фауст. Насупленный маг-чернокнижник. Бродячий и одержимый жаждой знаний бедный нищий студент. Озабоченный поисками философского камня алхимик. Изводящий себя философскими размышлениями и самокопанием учёный муж… Он знай себе жаждет вечной молодости и всё новых познаний.

«Это же совсем просто, ты попробуй!»

Иоганн Вольфганг Гёте, работавший над фаустовским сюжетом почти шестьдесят лет, был далеко не первым из творцов, чьё воображение возбуждал образ окрученного дьяволом знаменитого чернокнижника. И свою трагедию он предназначал, конечно, главным образом для немецкоязычной аудитории.

Но при этом создал персонажей старых рейнских легенд такими яркими и живыми, что они стали казаться своими для любого читателя — независимо от национальности! Каждый выписан настоящими масляными красками — колоритно, сочно, выпукло, звонко. И не только главная троица — они просто феноменальны! — но и персонажи второго ряда: Зибель, Марта, Валентин, Вагнер…

Франц Ксавьер Симм, Фауст и Елена

…Есть хороший исторический анекдот[23] о том, что однажды — а было это в 1763 году — к семилетнему Моцарту после очередного его концерта подошёл высокий угловатый подросток и поинтересовался, трудно ли писать музыку. «Это же совсем просто, ты попробуй!» — простодушно посоветовал Моцарт. На что его собеседник ответил, что ему в голову почему-то ничего, кроме стихов, не приходит. Это был будущий автор «Фауста»…

Никто не знает, сколько раз на протяжении жизни вспоминал Гёте эту встречу. Но известно, что он был очень высокого мнения о «Волшебной флейте» и даже попытался написать продолжение её либретто. За три года до смерти Гёте Эккерман запишет его слова: «Музыку к „Фаусту“ должен был написать только Моцарт». А в одном из писем Гёте сформулирует совсем уже недвусмысленно: «Необходимые в „Фаусте“ отвратительные, потрясающие, ужасные места слишком противоречат нашему времени. Музыка (для „Фауста“. — Л. К.) должна была быть в стиле „Дон Жуана“». Яснее не скажешь!

Как-то, и тоже незадолго до конца жизни, Гёте сделал для себя запись о том, что его часто спрашивают об идее, которую он пытался воплотить в «Фаусте». «Будто я мог это знать и выразить! С неба в ад, через мир человеческий — так это можно было бы сформулировать…» Чем не «Дон Жуан»?

Та же тема. Для всего немецкоязычного региона Моцарт был, конечно, неким идеалом, и пример такой оперы, как «Дон Жуан», не мог не вдохновлять. Тема — та же. Кто такой Дон Жуан? Некий очень симпатичный, с очевидной лукавой «дьявольщинкой», искуситель. Типаж, хорошо известный XVIII веку — кто не знал графа Калиостро и Джакомо Казанову? В этом типаже постоянно сталкиваются, перемешиваются добро и зло, и за этой борьбой с улыбкой истинного демиурга наблюдает Вольфганг Амадей Моцарт. Проживи он чуть дольше и останови взгляд на «Фаусте»… мог