Книга Страсти по опере - Любовь Юрьевна Казарновская

Господня воля! — ответила Лола, подтягивая концы платка под подбородком.

— Господню волю вы вертите, как вам нравится! Вот на то Господня воля, что мне пришлось вернуться издалека и найти эти приятные новости, Лола!

Бедняга пробовал еще храбриться, но его голос стал глухим, и он шёл за девушкою следом, покачиваясь так, что кисточка берета хлопала его то справа, то слева, по плечам. Ей, по совести, было жалко видеть его печальное лицо, но она не была расположена утешать его приятными словами.

— Послушайте, кум Туридду, — сказала она наконец: — отпустите меня к подругам. Что стали бы говорить в деревне, если бы увидели меня с вами?..

— Это верно, — ответил Туридду. — Теперь, когда вы выходите замуж за кума Альфио, у которого четыре мула в хлеву, не следует подавать повода к сплетням. Моя мать же, бедняжка, должна была продать нашего гнедого мула и крошечный виноградник на большой дороге, пока я был солдатом. Прошло счастливое время, и вы не думаете больше о том, как мы разговаривали через окно во дворе, и вы подарили мне платок прежде, чем я уехал; один Бог знает, сколько слёз я пролил в него, уезжая так далеко, что там не знают даже названия нашей деревни. А теперь прощайте, Лола, пришел конец нашей дружбе.

Лола вышла замуж за перевозчика; в первое же воскресенье она вышла на гулянье и уселась, сложив руки на животе, чтобы выставить напоказ все крупные золотые кольца, подаренные ей мужем. Туридду, не переставая, прогуливался с равнодушным видом взад и вперед по улице с трубкою во рту, держа руки в карманах и поглядывая на девушек; но внутри его грызло сознание, что у мужа Лолы столько золота и что она не обращает на него внимания, когда он проходит мимо. — Я хочу отплатить этой собаке на самых её глазах! — бормотал он.

Против кума Альфио сидел дядя Кола, виноградарь, который был, по слухам, богат, как свинья, и имел незамужнюю дочь дома. Туридду так повёл себя и столько наговорил, что поступил к дяде Кола в батраки и стал часто ходить к нему в дом и наговаривать девушке нежные слова.

— Почему вы не ходите к Лоле говорить эти хорошие вещи? — отвечала Санта.

— Лола — большая барыня! Лола теперь замужем за коронованным королём.

— Я не стою коронованного короля.

— Вы стоите сотни таких, как Лола, и я знаю одного человека, который совсем не глядел бы на Лолу, когда видит вас, потому что Лола не достойна подавать вам башмаки.

— Когда лиса не могла достать винограда…

— Она сказала: как ты прекрасен, моя прелесть!

— Эй! Прочь руки, кум Туридду.

— Вы боитесь, что я съем вас?

— Я не боюсь ни вас, ни вашего Бога.

— Э, да мы знаем, что ваша мать из Ликодии. У вас буйная кровь! Ох! Я, кажется, съел бы вас глазами.

— Ешьте глазами, если нравится, — крошек не останется. А пока поднимите мне эту связку.

— Для вас я поднял бы весь дом!

Чтобы не покраснеть, она бросила в него попавшейся ей под руку стамескою и только чудом не попала в него.

— Поторопимся, болтовнёю сухих веток не свяжешь.

— Если бы я был богат, то хотел бы иметь такую жену, как вы, Санта.

— Я не выйду замуж за коронованного короля, как Лола, но приданое найдется и у меня, когда Господь Бог пошлёт мне кого-нибудь.

— Мы знаем, что вы богаты! Это мы знаем!

— Если знаете, то поторопитесь. Отец идёт, и мне не хогелось бы, чтобы он застал меня во дворе.

Отец начинал хмуриться, но девушка делала вид, что не замечает этого, потому что кисточка на берете стрелка щекотала сердце отца и постоянно танцевала перед глазами дочери… Когда отец выставил Туридду за дверь, дочь открыла окно и проболтала с ним весь вечер, так что все соседи только и говорили об этом.

— Я схожу с ума из-за тебя, — говорил Туридду. — Я теряю сон и аппетит.

— Вздор.

— Я хотел бы быть сыном Виктора-Эммануила, чтобы жениться на тебе!

— Вздор.

— Клянусь Мадонною, что я съел бы тебя, как хлеб!

— Вздор.

— Ох, клянусь честью!

— Ох, мать моя!

Лола, подслушивавшая их каждый вечер из-за вазы с базиликом, то краснея, то бледнея, позвала однажды Туридду.

— Итак, кум Туридду, к старым друзьям больше не заглядывают?

— Да! — вздохнул юноша: — Счастлив тот, кто может заглянуть к вам.

— Если вы желаете заглянуть ко мне, то вы знаете, где я живу! — ответила Лола.

Туридду стал заглядывать к ней так часто, что Санта заметила это и захлопнула окно перед его носом. Когда стрелок проходил, соседи указывали на него с улыбкою и покачивали головою. Муж Лолы объезжал ярмарки со своими мулами.

— В воскресенье я пойду исповедоваться, потому что ночью мне приснился синий виноград, — сказала Лола.

— Не ходи, не ходи! — упрашивал Туридду.

— Нет, теперь скоро Пасха, и мой муж захочет узнать, почему я не была на исповеди.

— Ах! — шептала Санта, дочь дяди Кола, ожидая на коленях своей очереди перед исповедью в то время, как Лола делала стирку своим грехам. — Клянусь душою, что не пошлю тебя в Рим на покаяние!

Кум Альфио вернулся со своими мулами, нагруженный деньгами, и привёз жене в подарок на праздник красивое новое платье.

— Вы правы, что привозите ей подарки, — сказала ему соседка Санта: — потому что, когда вас нет здесь, жена украшает ваш дом!

Кум Альфио был из тех людей, которые держат ухо востро и, услыша такие слова про жену, побледнел, точно его пырнули ножом. — Чёрт возьми! — воскликнул он. — Если вы ошибаетесь, то я не оставлю вам в целости глаз, чтобы плакать, ни вам, ни всей вашей родне!

— Я не привыкла плакать! — ответила Санта. — Я не плакала даже, когда видела этими самыми глазами, как Туридду, сын тётки Нунции, входил ночью в дом вашей жены.

— Ладно, — ответил кум Альфио. — Я очень благодарен вам.

Теперь, когда ревнивец вернулся, Туридду не болтался больше днём по улице и переваривал свое горе в трактире с товарищами; в канун Пасхи перед ними стояло блюдо с колбасою. Когда вошел кум Альфио, Туридду понял по одному тому, как он устремил на него глаза, что тот пришел по делу, и положил вилку на блюдо.

— Что прикажете, кум Альфио? — сказал он ему.

— Я ни о чём не прошу, кум Туридду. Я уже давно не видал вас и хотел поговорить с вами — вы знаете о чём.

Туридду протянул было ему стакан, но Кум Альфио оттолкнул его. Тогда Туридду встал