Книга Тайна наглой сороки - Алексей Биргер

— Признаю свою ошибку... — пробормотал я.

И тут мы услышали стон в дальнем углу вагона.

Нас бросили на крохотном пятачке, чуть присыпанном опилками: единственном свободном от завалов металлического лома месте. А стон доносился из-за этих груд металла.

— Кажется, мы не одни! — подскочил Ванька — и от резкого движения его мотнуло из стороны в сторону.

— Уже легче, — сказал я, тоже поднимаясь. — Полезли туда. Кажется, насчет Климентьева прав был я, а не ты. И если так, то я знаю, кто Дед!

Мы перебрались через горный хребет из распиленных алюминиевых лодок и рулонов алюминия, и на еще одном пятачке, не занятом металлом, обнаружили Климентьева. Он негромко стонал, его глаза были закрыты, его голова разбита в кровь.

— Василий Петрович!.. — затрясли его мы. — Василий Петрович!

Он открыл глаза и приподнял голову.

— Ребятки... — прохрипел он. — Простите дурака... Кто...

— «Тридцать три несчастья», — сказал я.

Климентьев резко присел — от изумления полностью придя в себя и даже забыв о боли.

— Что?! Епифанов?!

Ванька выпучил на меня глаза.

— Ну, Борька!.. На этот раз ты точно пальцем в небо!.. Видно, у тебя мозги перекорежило от удара по башке!..

— Епифанов — это Дед, — сказал я, стараясь говорить твердо и спокойно. — И это все объясняет. Но давайте подробности потом... Сперва нам надо выбраться отсюда. Мы это сможем, Василий Петрович?

— Не знаю, — ответил Климентьев. — Надо попробовать... Помогите мне встать...

Он кое-как поднялся, опираясь на нас, потом, уже поуверенней, добрался до дверей вагона.

— Заперты, — сообщил он, подергав их туда и сюда. — А доски вагона крепки, не прошибешь. Если бы еще подобрать стальной ломик, то можно было бы попытаться. Но тут сплошной алюминий... и не наш! — добавил он, потрясенно оглядываясь по сторонам.

— В том-то все и дело, — кивнул я. — Теперь я знаю, какая затеяна махинация и как хотят потопить Степанова. Но чтобы выручить Степанова, нам надо выбраться отсюда до того, как с нами сделают что-нибудь совсем дурное!

— Объясни все-таки поподробней... — начал он, но тут мы услышали знакомое насмешливое стрекотание.

— Брюс!.. — ахнул Ванька.

Брюс, скотина подлая, сидел у окошка, пялясь на нас сквозь решетку, и что-то издевательски тараторил.

— Тихо!.. — шепотом сказал я. — Есть у меня идея...

Я лихорадочно соображал. Если Брюс утащил бриллиантовое кольцо в конуру Топы, то, очень вероятно, и что-то другое, особенно ценное в его глазах, он отволочет в тот же тайник. Что-то, на чем, естественно, будет наш запах — и Топа поднимет панику. Но чтобы родители поняли причины этой паники, это что-то должно быть определенно моим...

От волнения я прижал руку к груди — вдруг понял: вот оно!

В прошлых повестях я немало рассказал о нашем замечательном местном священнике, отце Василии. Отец к религии относился спокойно, но отца Василия очень уважал, посещал его храм, помогал ему во всех его благих начинаниях типа сбора теплой одежды и продуктов для детей из самых бедных семей и организации ежедневных бесплатных обедов для пенсионеров в трапезной при церкви — начинаниях, которые отец Василий называл с усмешкой «моя партизанщина»: его неуемная энергия порой настолько доставала вышестоящие власти, что вместо благодарности он получал по шапке за «излишнюю суетливость». И естественно, отец нисколько не был против, когда отец Василий подарил мне и Ваньке по крохотному образку из эмали на золотой цепочке: мне — Бориса и Глеба, Ваньке — Крестителя Иоанна — и велел носить постоянно, никогда не снимая. Этот образок и сейчас был на мне. И, если Брюс доставит этот образок в конуру Топы, а Топа в зубах принесет его родителям или своим беспокойным поведением заставит их как следует пошарить конуре, то ни у кого не возникнет никаких сомнений, что нас надо спасать. Все примчатся на территорию завода — и Степанов, и Миша со своими эфэсбешниками... А если догадаются взять с собой Топу — а ведь они наверняка догадаются, — Топа в несколько секунд приведет их к вагону...

Теперь задача была только в том, чтобы Брюс взял образок и чтобы доставил его не куда-нибудь, а в Топину конуру...

— Брюс, — заговорил я, сняв образок и держа его в луче света, чтобы тонкая золотая цепочка и яркая эмаль сверкали и играли как можно привлекательней. — Брюс, миленький, смотри, что я тебе дам. Можешь отнести и спрятать у Топы в конуре, ладно?

Брюс склонил голову набок и несколько задумался. Я осторожно подобрался к окошку, протянул руку, Брюс порхнул прочь. Я повесил образок с цепочкой на решетку и стал ждать. Через две минуты Брюс не выдержал, подскочил к окошку, ухватил образок — и был таков!

Я облегченно перевел дух. Ванька и Климентьев, которые следили за всем этим затаив дыхание, — тоже.

— Теперь главное, чтобы Брюс отнес это не куда-нибудь, а в Топину конуру, — сказал я. — И как можно скорее!

— Брюс отнесет! — уверенно заявил Ванька. — Он умный, и он просто обязан нас выручить!

Климентьев покачал головой.

— Степанов хватится меня не раньше завтрашнего дня, — сказал он. — А вас когда начнут искать, если Брюс не долетит?

Я поглядел на часы. Было около трех.

— Часов через шесть, — сказал я. — Родители знают, что мы можем умотать на целый день. Но если мы не появимся после девяти вечера — они встревожатся.

— Шесть часов, — пробормотал Климентьев. — То есть до завода доберутся в лучшем случае через восемь-девять. За это время нас сто раз могут угрохать или перевести в другое место. Эх, если бы меня не так приложили по голове... Слабость дикая, а в обычной форме я бы авось хотя бы решетку на окне сумел вывернуть и помочь протиснуться в окошко кому-нибудь из вас. Но сейчас и пробовать не стоит... В общем, будем ждать. Расскажите мне сначала, что вы нашли такого страшного.

— Несколько интересных вещей, — ответил я. — Но самое главное, мы решили для порядка подсчитать по накладным и каким-то еще бумажкам — забыл, как они называются, — общую грузоподъемность вагонов, за последние два месяца вышедших с металлом с территории завода.

— Ну? — заинтригованно спросил Климентьев, когда я сделал паузу.

— Максимальная общая грузоподъемность всех вышедших вагонов — пятьсот сорок тонн, — сообщил я. — То есть столько бы они вывезли, если бы были загружены под завязку, до предельной нормы, и ни один из них не развалился бы от старости. А металла, по тем же документам, было вывезено пятьсот сорок четыре тонны!

— Интересно, — пробормотал Климентьев. — Но ведь разница не очень большая.

— Согласен, — кивнул я. — Но ведь все документы должны быть в идеальном порядке, без единого несоответствия, из-за всех этих крутых проверок, которые наверняка пойдут после аукциона. Даже если бы эти вагоны умудрились вывезти пятьсот сорок четыре тонны, в документах все равно стояло бы пятьсот сорок. Четыре тонны испарились бы — и не ради желания смошенничать, положив что-то себе в карман, а чтобы нельзя было придраться ни к одной несовпадающей цифре. Когда идут такие рисковые игры, в бумагах все должно быть глаже некуда — глаже, чем если бы завод работал в нормальном режиме, когда из-за множества дел и забот можно что-то и не так сосчитать. И я уверяю, что, если вы спросите бухгалтерш Зину и Машу, они вам заявят: когда они уходили в пятницу вечером, все было в полном порядке, в документах не было ни одной несовпадающей цифры. И в понедельник утром все будет в полном порядке. Значит, между воскресеньем и понедельником кто-то берет ключи, извлекает несколько документов, в которые этому кому-то надо внести свои подчистки и поправки, — и тут появляемся мы, и этот кто-то не успевает положить недостающие документы на место, как он рассчитывал...